Алексей Федоренко Опубликовано 14 марта, 2015 Поделиться Опубликовано 14 марта, 2015 Оношкович-Яцына Евгений Николаевич (1918,--1970.05.12) Александровский кадетский корпус, Пажеский корпус 1914. (из пажей прапорщиком в лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк) Штабс-ротмистр лейб-гв. Кирасирского Его Величества полка. Георгиевский кавалер. В 1918.01. чудом избежал расстрела в Киеве, мобилизован в Красную Армию, бежал в Польшу. Во ВСЮР и Русской Армии, с 1919.10. в дивизионе своего полка, с 1919.12. командир того же дивизиона в Сводно-гвардейском кавалерийском полку. В Русской Армии в Гвардейском кавалерийском полку до эвакуации Крыма. Ранен. Эвакуирован из Севастополя на транспорте <Корнилов>. В эмиграции в Константинополе, затем в Бельгии, с 1940 во Франции, после 1951 секретарь объединения лейб-гв. Кирасирского Его Величества полка, 1955 секретарь Союза Георгиевских кавалеров, к 1967 сотрудник журнала <Военная Быль>. Ум. 1970.05.12 в Париже. 26 НОЯБРЯ 1915 г., ПО СЛУЧАЮ ВОЗЛОЖЕНИЯ ГОСУДАРЕМ НА СЕБЯОРДЕНА СВ. ВЕЛИКОМУЧЕНИКА И ПОБЕДОНОСЦА ГЕОРГИЯ 4-й СТЕПЕНИБудучи тяжело ранен в бою 31 июля 1915 года в рядах лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка незадолго до Свенцянского прорыва, я был эвакуирован в Царское Село в очень трудных условиях и 4 августа был принят на учет Царскосельского эвакуационного пункта, в Дворцовый лазарет № 3. Государыня Императрица и Великие Княжны Ольга и Татьяна ежедневно проводили целое утро в нашем лазарете, помогая в перевязке раненых и всеми мерами облегчая их страдания.Для ясности моего рассказа и для того, чтобы пояснить то значение, которое придавалось в Императорской армии награждению орденом св. Георгия, я вернусь несколько назад по отношению к описываемым событиям:В октябре 1915 года я начал передвигаться с помощью палки и мне было разрешено посещать знакомых, но только в Царском Селе. 11 ноября, в гостеприимном доме Тимирязевых был большой обед и присутствовало много моих новых друзей, офицеров Сводного Его Величества пехотного полка. Вечер затянулся, и я очень поздно вернулся в лазарет, что не было предусмотрено правилами. Чтобы никого не будить, я разделся в ванной и на цыпочках, не зажигая огня, прошел в нашу «желтую» палату, которую разделял с двумя ранеными офицерами 8-го уланского Вознесенского полка, и в темноте лег в кровать. Здесь я почувствовал под затылком шуршание бумаги и что-то острое. Нащупав твердый предмет, я держал в руке какой-то крест. Взволнованный, я зажег ночную лампу и увидел приколотую к подушке телеграмму и орден св. Георгия. Не веря своим глазам, я читал и перечитывал телеграмму, посланную на имя нашего офицера, штабс-ротмистра Эвальда, за подписью адъютанта полка, князя Абамелика, поручавшую Эвальду купить мне орден и поздравить меня на основании приказа от 9 ноября 1915 года по 5-й армии, за №349.Слова телеграммы прыгали у меня перед глазами, я не знал, что думать, как вдруг, как по сигналу, весь лазарет осветился и в нашу палату вошла целая толпа раненых, на костылях, с палками, и все выстроились передо мной, взяв «на караул» самыми разнообразными предметами. Внезапно раздалось подхваченное всеми «Боже, Царя храни», и я… расплакался, как ребенок. Оказывается, в мое отсутствие меня посетил Эвальд и приколол к моей подушке орден с телеграммой. Все меня целовали, поздравляли, а я не мог удержать слез… Я все нащупывал орден рукой, не веря моему счастью…Признаюсь честно, что о награждении у меня не было и мысли. Правда, мой командир эскадрона, флигель-адъютант штабс-ротмистр Петровский, спросил меня перед посылкой в атаку на немецкий окоп: «Хочешь Георгия?», и я ответил ему: «Хочу!», но это было все. Вспоминая эти слова, мне трудно было принять их всерьез и я думал, что сказанное было лишь желанием подбодрить меня, и раз я остался жив, то трудно было требовать от жизни чего-либо другого.Не буду говорить о почете, которым меня окружили… На следующее утро меня поздравили Государыня и Великие Княжны, а так как других кавалеров в лазарете не было, то, несмотря на мои неполные 19 лет, отношение ко мне совершенно переменилось, и многие мне, вероятно, завидовали.Здоровье мое начало восстанавливаться гигантскими шагами, и мне разрешили ездить в семью в С.-Петербург. 22 ноября пришел в лазарет сильно озабоченный полковник Вильчковский, бывший Преображенец, начальник Эвакуационного пункта, и показал мне полученную из штаба Гвардейского корпуса телеграмму. Мне предписывалось отбыть в Могилев, в Царскую Ставку, принести Государю поздравление в день Георгиевского праздника 26 ноября от гвардейской кавалерии. Трудно описать мою радость и гордость, но телеграмма заканчивалась словами: «если его здоровье позволит», и в этом то и была вся загвоздка. Меня все еще продолжали перевязывать и одна из четырех ран не закрывалась. Хирург кн. Гедройц была против поездки, лейб-медик Боткин — за, если я буду «благоразумен». Третий доктор, Карпов, вилял, а у меня в душе была драма. Я мобилизовал в свою пользу весь персонал и умолял Государыню повлиять на хирурга. Все эти переговоры затянулись, но сопротивление было наконец сломлено, и вечером 24-го я знал, что еду. Началась суматоха с приготовлением литеры, командировки, предписания и только 25-го я выехал, совершенно разбитый этой борьбой с «медициной». Выехал я ночным поездом и в 9 часов утра был в Могилеве. Явившись коменданту станции и предъявив мои бумаги, я получил билет за № 96. Впоследствии я узнал, что от каждого армейского корпуса было по одному делегату, а от гвардии было два, от пехоты и кавалерии, но оказался еще и третий представитель — лично представлявшийся прикомандированный лейб-гвардии к Драгунскому полку корнет Ставский.Когда я по снегу подъехал на извозчике к губернаторскому дому, Государь начал уже обход строя девяноста пяти офицеров и батальона Георгиевских кавалеров. Затем все прошли перед Царем церемониальным маршем и батальон кавалеров прошел много лучше, чем «рота» офицеров. Я стоял в стороне, опираясь на палку, и, конечно, мое опоздание было на пользу всем, да и мне самому.Государь со свитой вошел в губернаторский дом, а мы, все делегаты, потянулись вереницей на первый этаж, в большой зал. Бальный зал был обращен в столовую, — перпендикулярно к стенам были поставлены столы, на 10 человек каждый, а под царским портретом был накрыт большой стол для генералитета и иностранных гостей. Рассаживались мы по столам как придется, и я попал на первый стол у двери. Рядом со мной оказался бравый капитан Сибирского стрелкового полка, имевший рядом с Георгием английский Милитари Кросс. От него я узнал, что до парада был молебен, и это дало мне понять, насколько я запоздал из-за конфликта с докторами.Все стояли за столами, и наступила тишина, когда вошел Император, а за ним свита.В продолжение завтрака было много тостов. После Царя, поздравившего нас с праздником и пожелавшего всем кавалерам здоровья и благополучия, много говорили о будущей победе над врагом — речи союзников и за союзников. Наконец завтрак окончился и по распоряжению старшего из присутствующих кавалеров, подполковника П. П. Богаевского, 57-го пехотного Модлинского полка, столы с помощью прислуги были составлены в сторону, а все кавалеры должны были выстроиться в одну шеренгу по порядку корпусов. Я оказался четвертым с правого фланга, — первым был Генерального штаба капитан Дюсиметьер (бывший Лейб-Гренадер), потом представитель гвардейской пехоты, корнет Ставский и я. Видимо, был заготовлен список представителей, и после некоторых перестановок наступила мертвая тишина: Государь начал обходить шеренгу кавалеров, начав с левого фланга, а дежурный флигель-адъютант называл по списку представлявшихся. Для каждого Государь находил ласковое слово, благодарил за службу, задавал вопросы, и это представление очень затянулось. Я начал бояться, хватит ли у меня сил достоять до тех пор, пока Государь дойдет до правого фланга! Непривычно долгое стояние давало себя знать, и я мысленно наметил обитый красной материей диван, на котором я отдохну, как только это будет возможно.Наконец пришла моя очередь! Дежурный флигель-адъютант произнес: «Вашего Императорского…», но Государь остановил его жестом руки и сказал: «Я его знаю». Те, кто не имел счастья говорить с Государем не могут знать того чувства теплоты, доверия и спокойствия, которое обвевало того, кто видел чудные, добрые глаза нашего Государя…Государь пожал мне руку и справился о моем здоровье, хотя, как он выразился, о том, что я уже поправляюсь, он знает от «девочек» (Великие Княжны Ольга и Татьяна). Затем Государь задал мне глубоко меня поразивший вопрос, доволен ли я получить Георгия по постановлению Думы, так как мой командир эскадрона штабс-ротмистр Петровский — флигель-адъютант — доложил Государю во время дежурства о моем подвиге и просил Императора о моем награждении. Государь мне пояснил, что он ответил Петровскому, что если Дума откажет мне в награждении, то он даст мне Георгия сам, но раз Дума мне не отказала, Государь считал, что я должен быть удовлетворен. Я был очень смущен и мне хотелось сказать любимому Царю, что я рад за него умереть, но не знал, как ответить на вопрос Царя! Государь меня помнил как фельдфебеля Пажеского корпуса, бывшего на двух дворцовых приемах, и потому обращался ко мне на «ты». Государь ласково со мной простился, поблагодарил за службу и заговорил с моим соседом.Закончив обход, Государь стал в середине строя и произнес короткую фразу: «Господа офицеры, с целью ознаменовать сегодняшний торжественный день произвожу вас всех в следующий чин». Эта фраза, покрытая громким «ура», оказалась последней каплей в сосуде моего физического сопротивления: я закачался, и у меня потемнело в глазах… Так как вся царская свита была теперь на правом фланге, меня подхватил за плечи Великий Князь Димитрий Павлович и с помощью других довел меня до облюбованного дивана. По приказанию Великого Князя мне принесли большую рюмку коньяку, и я, молодой офицер, сидя отвечал на вопросы окружающих меня, в том числе английского и французского генералов. Пока я пил коньяк, наши союзники подвергли меня настоящему допросу: каково настроение на фронте? есть ли у нас все необходимое? верим ли мы в победу? Я отвечал им по совести и совершенно уверенный в том, что говорю сущую истину.Затем в программе был кинематографический сеанс, после него — ужин, опера и т. д. Я решил все это пропустить, вызвал извозчика и с первым курьерским поездом поехал обратно. На следующее утро я был в Царском.Е. Оношкович-Яцына 2 Ссылка на комментарий Поделиться на другие сайты Поделиться
Рекомендуемые сообщения
Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь
Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий
Создать учетную запись
Зарегистрируйте новую учётную запись в нашем сообществе. Это очень просто!
Регистрация нового пользователяВойти
Уже есть аккаунт? Войти в систему.
Войти