Полковник

[razvedcik]

Друзья! Реально ли установить ФИО? Сканы только такие

[razvedcik]

[razvedcik]

Предположительно, 145-й Новочеркасский полк

[M_A_X]

Там же написано - Соваж.

[razvedcik]

А я прочитать не смог)) Спасибо!

[Игорь Божков]

Соваж Сергей Иванович

[oficer63]

А не этот ли С. Соваж ?

[Николай Молитовский]

Мои Поздравления!

[oficer63]

http://www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2950

Православный. Образование получил в Императорском Александровском лицее. В службу вступил 22.05.1895. Выдержал экзамен на офицерский чин при Николаевском кав. училище. Корнет (ст. 12.08.1896) л-гв. Кирасирского Ея В-ва полка. Поручик (ст. 12.08.1900). Окончил Николаевскую академию генштаба (1902; по 1-му разряду). Штабс-Ротмистр гв. с переименованием в Капитаны ГШ (ст. 28.05.1902). Отбывал лагерный сбор при Петербургском ВО. Цензовое командование ротой отбывал в л-гв. Егерском полку (31.10.1902-30.04.1904). Обер-офицер для поручений при штабе войск Гв. и Петербургского ВО (06.11.1904-01.02.1905). Помощник ст. адьютанта штаба войск Гв. и Петербургского ВО (01.02.1905-19.07.1907). Ст. адьютант штаба войск Гв. и Петербургского ВО (назн. 19.07.1907; утв. 06.12.1907; в должности до 11.07.1914). Подполковник (ст. 06.12.1907). Полковник (ст. 06.12.1911). Цензовое командование батальоном отбывал в 6-м Финляндском стр. полку (10.05.-10.09.1912). Участник мировой войны. Состоял летчиком-наблюдателем, командовал (145-м?) пех. полком. Начальник штаба 37-й пех. дивизии (11.07.1914-01.1915). Награжден Георгиевским оружием (ВП 03.01.1915; за отличия в 145-м пех. Новочеркасском полку). С 22.08.1915 командующий л-гв. Семеновским полком. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 01.09.1915). Ген-майор (пр. 18.02.1916; ст. 06.12.1915; на осн. Георгиевского статута) с утверждением в должности командира полка. Погиб в результате несчастного случая (на походе полка к Молодечно задавлен упавшей на всем скаку лошадью). 17.05.1916 исключен из списков умершим.

 

Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1905); Св. Анны 3-й ст. (1906); Св. Станислава 2-й ст. (1908); Св. Анны 2-й ст. (01.01.1912); Св. Владимира 4-й ст. (06.12.1913); Георгиевское оружие (ВП 03.01.1915; за отличия в 145-м пех. Новочеркасском полку); Св. Владимира 3-й ст. с мечами (10.01.1915); мечи и бант к ордену Св. Владимира 4-й ст. (15.01.1915).

[M_A_X]

QUOTE (oficer63 @ Jan 3 2014, 02:11 AM)

http://www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2950 Православный. Образование получил в Императорском Александровском лицее. В службу вступил 22.05.1895. Выдержал экзамен на офицерский чин при Николаевском кав. училище. Корнет (ст. 12.08.1896) л-гв. Кирасирского Ея В-ва полка. Поручик (ст. 12.08.1900). Окончил Николаевскую академию генштаба (1902; по 1-му разряду). Штабс-Ротмистр гв. с переименованием в Капитаны ГШ (ст. 28.05.1902). Отбывал лагерный сбор при Петербургском ВО. Цензовое командование ротой отбывал в л-гв. Егерском полку (31.10.1902-30.04.1904). Обер-офицер для поручений при штабе войск Гв. и Петербургского ВО (06.11.1904-01.02.1905). Помощник ст. адьютанта штаба войск Гв. и Петербургского ВО (01.02.1905-19.07.1907). Ст. адьютант штаба войск Гв. и Петербургского ВО (назн. 19.07.1907; утв. 06.12.1907; в должности до 11.07.1914). Подполковник (ст. 06.12.1907). Полковник (ст. 06.12.1911). Цензовое командование батальоном отбывал в 6-м Финляндском стр. полку (10.05.-10.09.1912). Участник мировой войны. Состоял летчиком-наблюдателем, командовал (145-м?) пех. полком. Начальник штаба 37-й пех. дивизии (11.07.1914-01.1915). Награжден Георгиевским оружием (ВП 03.01.1915; за отличия в 145-м пех. Новочеркасском полку). С 22.08.1915 командующий л-гв. Семеновским полком. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 01.09.1915). Ген-майор (пр. 18.02.1916; ст. 06.12.1915; на осн. Георгиевского статута) с утверждением в должности командира полка. Погиб в результате несчастного случая (на походе полка к Молодечно задавлен упавшей на всем скаку лошадью). 17.05.1916 исключен из списков умершим. Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1905); Св. Анны 3-й ст. (1906); Св. Станислава 2-й ст. (1908); Св. Анны 2-й ст. (01.01.1912); Св. Владимира 4-й ст. (06.12.1913); Георгиевское оружие (ВП 03.01.1915; за отличия в 145-м пех. Новочеркасском полку); Св. Владимира 3-й ст. с мечами (10.01.1915); мечи и бант к ордену Св. Владимира 4-й ст. (15.01.1915).

Я уже ставил эту ссылку.

[oficer63]

Точно

[вася 13]

из воспоминаний Ю.В. Макарова "Моя служба в старой гвардии" ,мемуарист немного перепутал с английским орденом:" После Г. И. Лескинена в командование нашим полком вступил генерал-майор Сергей Иванович Соваж.

 

Карьера его была такая: в девяностых годах он кончил Александровский (Пушкинский) лицей, выдержал офицерский экзамен и поступил корнетом в «Кирасиры Ее Величества» (синие). Потом Академия Генерального штаба и Японская война. Затем какая-то штабная должность при штабе войск Петербургского Военного Округа. Помню в этом качестве, в форме подполковника Генерального штаба, он приезжал раз в наше собранье, сопровождая какую-то депутацию иностранных офицеров, кажется французов. Соваж прекрасно знал три иностранных языка и им постоянно пользовались для такого рода поручений. Стоя около нашего высокого закусочного стола и наливая водку французским капитанам, мог ли он думать, что в следующий раз в это собранье он войдет нашим командиром, но войдет лишь один раз.

 

Что делал С. И. на германской войне, мне в точности неизвестно. Знаю только, что с самого начала войны он пошел в строй, работал летчиком-наблюдателем, а затем с большим блеском командовал одним из знаменитых армейских полков, не то Апшеронским, не то Лейб-Бородинским. Свои связи с кавалерией он порвал еще в Академии, решив идти по пехоте.

 

В сентябре 15-го года, состоя по здоровью в 3-ей категории «непригодных к строевой службе», я принял в заведывание «команду эвакуированных» нашего Семеновского Запасного Батальона. Как я уже писал в другом месте, все это были наши солдаты, которые после разных лазаретов и госпиталей снова принимали «вид воинский», на предмет возвращения в действующий полк. Было их в команде много, до тысячи человек, причем все они были разбиты на роты, 1-ая, 2-ая, 3-ая и 4-ая, по степени выздоровления и готовности к отправке на фронт. Первая рота, например, состояла сплошь из уже совершенно здоровых людей, отправить которых можно было в любую минуту.

 

Так как в наших полковых казармах к 15-му году места для запасных уже не было, моя команда эвакуированных помещалась в здании пустой фабрики, через несколько улиц от расположения полка. Здание было переделано под казарму довольно удачно, но теснота была страшная. Нары были построены в 3 этажа. Верхние жильцы спать взбирались по лесенкам. Все мои офицеры в команде, числом 5, были также эвакуированные и все с боевыми орденами. Для отъезда их на фронт также существовала очередь.

 

В середине октября, наш добрейший и тишайший, но совершенно не строевой и не боевой, командир батальона Н-ов, который в довершение своих военных недостатков еще панически боялся начальства, созывает нас, четырех ротных командиров и 5-го начальника команды и с взволнованным видом сообщает нам, что «к нам едет ревизор». Новый командир полка генерал Соваж, который вчера приехал с фронта на три дня повидаться с женой и с утра произведет смотр Запасному Батальону.

 

— Не беспокойтесь, Павел Иваныч, — говорим ему — все будет хорошо... Люди у нас здоровые... едят так, как не ели и в мирное время... одеты тоже прилично, а если в казармах, которые расчитаны на две тысячи, помещается восемь, то тут идеального порядка и чистоты все равно добиться нельзя. Соваж умный человек и сам это увидит... —

 

Успокоив «Павлю», мы все разошлись по своим помещениям готовиться к завтрашнему смотру.

 

В 10 часов утра вся моя Команда была построена в этажах. Я и все мои офицеры стояли на правом фланге 1-ой роты, в нижнем этаже. Состав у нас тогда был еще очень хороший. Люди отдохнувшие, отъевшееся и от войны еще не усталые. Вся первая шеренга или Георгиевские кавалеры, или медалисты. У многих кресты двух степеней. Очень много нашивочных. Представлять такую команду новому командиру было одно удовольствие.

 

Не в пример старым порядкам, когда высокого начальства зачастую приходилось ждать по часу и больше, ровно в 10 часов и 10 минут дневальный у входной двери подал условный знак. Затем слышим громкое и веселое: «Здравия желаю, Ваше Притство!» Отворяется дверь и на фоне почтительно дающих дорогу рыхлого Н — ва и адьютанта с университетским значком, показыватеся новый командир. Совершенно так же, как генерал, представлявший свой полк Кутузову в Браунау, «голосом радостным для себя, строгим по отношению к подчиненные и приветливым в отношении к подходящему начальнику», кричу: «Команда сми-рно, равнение направо, г-да офицеры!»

 

Пока ем генерала глазами, успеваю осмотреть его с головы до ног. Молодой человек лет сорока. Роста определенно маленького. Плотный блондин с голубыми глазами и с небольшими растрепанными усами. На боку геopгиевское «золотое оружие», а на груди колодка орденов, внушающая уважение: белый Георгий, малиновый «Владимир с мечами», и там дальше все, что полагается, Анна, Станислав и две, три медали, одна из них за Японскую войну. На шее белый крест, похожий на нашего Георгия, но другой формы. При ближайшем рассмотрении оказалось: английский крест Михаила и Георгия, тоже за военные заслуги.

 

Поздоровавшись за руку с офицерами, Соваж вышел на середину и металлическим баритоном бодро крикнул: «Здравствуйте молодцы, запасные Семеновцы!»

 

— Здравия желаем, Ваше Приитство» —

 

Духовный контакт между людьми, даже почти без слов, может установиться мгновенно. Достаточно было Соважу поздороваться и произнести несколько слов, как у нас, да думаю и у всех чинов, открылся какой-то невидимый, тайный приемник. Все сразу так и почувствовали, вот это командир, это начальник, вот с этим не пропадешь, вот это то, что нам нужно.

 

Соваж скомандовал: «Стоять вольно» — и стал обходить. То, что на правом фланге на старых гвардейцев ему приходилось задирать голову, его нисколько не смущало. Думаю, смутить его вообще было дело трудное. Хоть и без малейшего оттенка наглости, он был мужчина самоуверенный.

 

Во время обхода, который он производил медленно, со всеми георгиевскими кавалерами и с нашивочными он успел сказать несколько слов. И сразу было видно, что это он не номер отбывает, а искренно хочет установить связь с людьми, которых скоро ему придется вести в бои. И что еще больше, что ему такие разговоры не в тягость, а в удовольствие. И тут я полюбовался, как некоторые люди умели разговаривать с подчиненными. Никакого напускного фамильярничанья и никаких Суворовских «кукуреку». Многие играли и под Суворова, но мало у кого это хорошо выходило. А тут, подойдет и спросит, а тот, кого спрашивают, безукоризненно стоя на вытяжку, с блестящими глазами, начинает рассказывать и не может остановиться. Разговоры шли главным образом о перенесенных боях. О всех боях, где полк участвовал, Соваж уже знал в подробностях. Обход и разговоры продолжались около часу.

 

После обхода всем офицерам и начальствующим лицам Соваж велел уйти и начал «опрос претензий». Претензий не оказалось. Опять все стали на свои места. Я скомандовал: «Смирно!» и Соваж начал говорить:

 

— Вы знаете, — говорил он, — что в июльских и августовских боях, когда мы сдерживали немецкое наступление, наш полк очень пострадал. Полку нужны пополнения. Но других пополнений, чем из своих, мы по возможности брать не будем. Помните, вы наш резерв. Этим летом нам не хватало артиллерии. Теперь уже много месяцев, как вся наша великая страна работает на армию и к весне у нас будет все. Этой весной начнем наступление и союзники, и мы и тогда немцам будет крышка. В прошлом году австрийцев мы уже начисто разбили. Если бы не немецкая помощь, они тогда еще просили бы мира. Теперь очередь за немцами. Коли хорошенько постараемся, поколотим и их. Этим летом будет окончательный перелом и в следующем 16-ом году войну мы кончим! Не так ли, братцы?... —

 

Раздался гул голосов: — Так точно, Ваше Приитство... Надо кончать. —

 

— Через три дня, — снова начал Соваж, — я возвращаюсь в полк. Если у кого есть письма, сдавайте их в батальонную канцелярию, я отвезу... И прощайте, братцы... Или лучше, до свидания, в родном полку! Помните, ваши товарищи вас ждут! —

 

Раздалось громкое: — Счастливо оставаться, Ваше Приитство! — И, несмотря на бессмысленность слов, чувства были правильные.

 

Помещение Соваж осмотрел мельком. Главное внимание он обращал на людей.

 

Покончив с чинами, он обратился к нам, офицерам, и сказал:

 

Я, господа, вижу, что размещены вы здесь неважно. Очень тесно... Это, конечно, не казарма мирного времени. Но это не самое главное. Главное, чтобы люди были здоровы. И не давайте им скучать. Производите занятия, читайте им, рассказывайте. Делайте так, чтобы они все время были заняты. Кое-чему можно учиться и на улицах. В общем, духом и видом людей я доволен. И это, конечно, ваша заслуга. От имени полка благодарю вас. И до свидания в полку... —

 

И крепко пожал нам всем руки.

 

Уже не помню сейчас, был ли завтрак в собраньи. Если и был, то без вина и самый будничный. Отнюдь непохожий на былые командирские приемы.

 

Соваж провел в Запасном батальоне три дня. Бедная его жена и дети видели его мало. И видели его в последний раз.

 

Соваж вернулся в полк, когда он стоял под Сморгонью. После Сморгони нас убрали в резерв, к северу от Молодечно, где мы простояли до декабря. В конце декабря полк перебросили в состав армии юго-западного фронта, в район В. Галиции. Там мы опять стояли в резерве, до февраля 16-го года. Потом нас перевезли на Северный фронт, к северу от Двинска. Там мы стояли в резерве до весны. После этого в первых числах мая, походным порядком нас снова двинули на Молодечно.

 

За исключением последнего майского перехода, все эти семь месяцев, от октября до мая, мы или ездили по железным дорогам, или стояли по квартирам, главным образом по деревням. Из всех этих семи месяцев, Соваж не потерял, можно сказать, ни одного дня. Куда-нибудь приезжали день размещались, на следующий день начинались занятия. Уже в ноябре месяце Запасный батальон стал посылать в полк маршевые роты и к марту состав был доведен до положенного числа 4.000 человек. Сразу же по приезде Соваж сформировал Учебную команду и поручил ее молодому и толковому офицеру Лобачевскому, внуку или правнуку знаменитого математика. В ротах начались курсы стрельбы, причем особенное внимание было обращено на тонкую стрельбу, будущие «снайперы», хотя оптических прицелов нам тогда еще не давали. Все пулеметчики прошли курс пулеметной стрельбы. Обращаться с пулеметом должны были уметь все офицеры и все унтер-офицеры. Для практики Соваж умудрился достать для полка несколько сот ручных гранат. Где только можно, он устраивал двухсторонние маневры с длинными и довольно утомительными переходами. Учились наступать скрыто, «змейками». По нескольку раз в неделю Соваж устраивал офицерские занятия, тактические и топографические. Всех офицеров он посадил на лошадей и даже иногда самолично «гонял смену». Самыми трудными и самыми интересными офицерскими занятиями были съемки верхом. Каждый получал задачу на участке по фронту до 5, а в глубину до 10 верст. Требовалось уметь «поднять», т. е. пополнить карту, иначе говоря из обыкновенной «двухверстки» сделать «четырехверстку». Такие задачи в мирное время давались второкурсникам Военной Академии.

 

Несмотря на большую работу, которой он нагружал солдат и офицеров, сколько приходилось слышать, никто на Соважа не ворчал. Людям свойственно ворчать на монотонную, скучную, нудную работу. Соваж же молодой, живой человек и большой психолог, какую угодно работу умел делать занимательной и интересной. Скучать он не давал.

 

С солдатами он говорил постоянно, а когда разносил, употреблял особый тон, нарочито грубовато-ласковый, никогда по-настоящему не сердясь и скверных слов, отнюдь, не употреблял. Главным образом попадало начальствующим лицам, взводным и ниже, за несообразительность, шляпство и растяпство. Ругательный лексикон его был богатый и своеобразный: «чудовище морское», «дракон китайский», и, наконец, самое любимое «кашалот египетский», что уже не имело никакого лексического смысла, но цели своей отлично достигало, будя уснувшие мозги. Разнесенный таким образом начальствующий чин не знал, что ему собственно делать, обижаться или смеяться, но тут же решал, что командир его «мал да удал» и что с ним следует держать ухо востро.

 

С офицерами Соваж обращался как старший товарищ, каким он и был, но без всякой фамильярности. Почти все время его командования полк располагался по квартирам и почти всегда по-батальонно. И очень часто вечером, после занятий, Соваж отправлялся в гости, то в один, то в другой батальон. Там ему давали чай, а если поблизости было Экономическое общество и можно было достать красного вина, варили «глюнтвейн». «Короткие напитки», т. е. водку и коньяк, Соваж тоже, разумеется, признавал, но потребление их не поощрял. Во время таких визитов в батальоны, он держал себя совершенно по-товарищески. Те из офицеров, которые умудрились сохраниться с начала похода, — таких было уже немного, — вспоминая Эттеровские времена, радовались, какого мы себе, наконец, заполучили командира. И действительно, перебери всю Российскую армию, трудно было найти лучше, а главное более к нам подходящего. Думали так, коли не убьют его летом, то под его командой будем мы драться хорошо, удачно и умно. Храбрых командиров было не занимать стать. Умных и знающих было мало.

 

И вот 8-го мая 1916-го года, на легком 20-ти верстном переходе, по пути к Мелодично, произошел случай трагичный и совершенно нелепый. Соваж держал двух верховых лошадей. Одна была молодая красавица, рыжая кровная кобыла, с тоненькими сухими ножками. Она была слишком резва и для похода не годилась. На ней Соваж ездил только для удовольствия. Для похода же была у него другая лошадь. Тоже красивый, но уже старый караковый конь, с мирной, плавной рысью и с широким спокойным шагом. Был у него только один недостаток. Был слаб на передние ноги. Звали его «Боярин».

 

Утром 8-го мая, перед выступлением Соваж сел на Боярина, пропустил мимо себя полк, потом рысью обогнал его, встал в голову и в самом приятном расположении духа, под еще нежаркими лучами весеннего солнца, и под пение жаворонков, с полковым адъютантом и с двумя ординарцами, двинулся вперед по шоссе. Переход был небольшой и люди шли весело. Как всегда по шоссе шли в ногу и как всегда, то в одной, то в другой роте распевали песни.

 

На походе раза два Соваж останавливался и пропускал мимо себя полк и, конечно, любовался им. Это был плод его неустанной семимесячной работы. Ни до, ни после в таком, поистине, блестящем состоянии полк не был. Потому что никогда, ни раньше, ни после, в боевой обстановке, мы так долго и так умно не учились. На привалах Соваж был оживлен и весел, говорил и шутил с солдатами и с офицерами. Наконец, часа в 4 стали подходить к деревне, где была назначена ночевка.

 

Последний раз, ловко, по-кавалерийски, сидя на грузном Боярине, Соваж пропустил мимо себя полк и каждую роту поблагодарил за молодецкий вид. Последними прошли обозные, лихо вытянув руки с вожжами вперед и молодецки задрав голову на начальство. И обозные получили ласковое слово.

 

В это время к Соважу подскакал ординарец и доложил ему, что ему готова изба и что командирские денщики все ему приготовили для ночлега и даже достали и поставили самовар.

 

Соваж снял фуражку, отер потный лоб, круто повернул тяжелого Боярина и с места поднял его в галоп. Деревня стояла тут же на пригорке, немножко в стороне от шоссе, но Соваж устал много часов подряд ехать шагом, ему было жарко и хотелось пить. Он поскакал. И тут случилось то, после чего долго не могли придти в себя и те, кто это видел, и те, кто не видел. На войне смерть вещь обыкновенная и ею никого не удивишь. Но так, как умер Соваж, не умирал наверное ни один из многих миллионов воинов, которые четыре года дрались на всех многочисленных фронтах. Грузный Боярин шел полным махом и на всем ходу споткнулся о широкий плоский камень в земле и упал на передние ноги. Будь Соваж плохим ездоком, он вылетел бы из седла и в худшем случае набил бы себе шишку. На его несчастье он был отличный ездок. Он прирос к седлу и остался сидеть. От силы хода лошадь перекинулась кувырком и крупом размозжила ему голову. Все это случилось в одно мгновение и на газах у половины полка. Со всех сторон к нему бросились люди. Прибежали наши доктора. Соважа подняли и внесли в ближайшую избу. Не приходя в себя, через полчаса он скончался. А через час о. Александр служил по нем панихиду. И когда поминали «новопреставленного воина Сергия», то с сухими глазами не было в полку ни одного человека."

Изменено 4 января, 2014 пользователем вася 13