Из архива Кубанского Атамана генерала Науменко

[Павел Стрелянов /К/]

Плескачевы – «Мама, Юра и я, Олег»

 

[Павел Стрелянов /К/]

В один прекрасный день группа из тридцати человек, включая нас с Шурой, все холостяки, предстали пред ясные очи представителя венесуэльской комиссии. Это был невысокий, смуглый, пузатенький человечек, утонувший в большом кресле, окружённый с одной стороны своим секретарём, а с другой – нашим переводчиком.

Дело было после обеда, весёлые глазки и широкая улыбка представителя говорили о сытной трапезе с возлияниями. Его взгляд перебегал с одного лица на другое, пока он выслушивал нашего переводчика.

В какой-то момент секретарь склонился к уху представителя и начал возбуждённо шептать. А тот, расплывшись в улыбке и показывая на нас, что-то ему ответил. Секретарь с недовольной усмешкой отошёл.

На наш вопрос, в чём дело, переводчик сообщил: «Секретарь указывал представителю, что все мы холостяки, а люди требуются семейные, на что представитель, указывая на нас, сказал, что это здоровые люди, крепкие и высокие, они женятся на венесуэлках, улучшат расу, и будет много белых детишек».

Ответ был пророческий. В улучшении расы участвовали не только русские, но и испанские, итальянские, немецкие и из других стран эмигранты. Двадцать – двадцать пять лет спустя Венесуэла славилась красивыми женщинами, а мужчины были высокими и здоровыми. Вот что значит смешение кровей. Да, были дела!! И так всех нас, холостяков-улучшителей расы, записали.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Якубовский Николай Михайлович – р. в 1886 г. в Полтавской губ., 1-й КК 1905, ЕКУ 1907. В Великой войне с 1914 штабс-ротмистр 11-го гус. Изюмского полка, Георгиевское оружие (12.01.1917), ротмистр. В Добровольческой армии и ВСЮР в дивизионе 11-го гусарского полка, в Русской Армии полковник, 18 дек. 1920 во 2-м кавалерийском полку в Галлиполи. В эмиграции. В Русском Корпусе, 1944 мл. офицер, затем командир 10-й роты 2-го полка, в РОА. К фев. 1952 в США, умер в Наяке в 1974 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Август 1947 года. Я окончил шофёрскую школу, и с помощью того же капитана приняли меня в транспортную роту шофёром. Поначалу это была хорошая возможность практиковаться, но денег было мало, и с «балондинками» я не гулял. Сообщили Шуре, чтобы готовился к отъезду в Венесуэлу, и 12 августа мой Шура, собрав свои пожитки, продал велосипед, купил картонный чемодан, захватил свой огромный запас папирос и, ещё с хмельной головой, попрощался со мной, сказав: «Увидимся».

Он уехал. Остался я один. Скучно стало. С отъездом Шуры наш чёрный рынок заглох, и я, работая до шести часов вечера, не имел возможности свидеться с нашим поставщиком. Субботу и воскресенье я проводил на пляже или в кино, расходы сократил. Готовился потихоньку к отъезду.

Распродавал вещи, костюм, перешитый из итальянской формы, велосипед, накопившиеся добро, что держал тайком у Юры Щербовича. Приобрёл летние брюки и пару рубах, теннисные брюки и туфли и начал лихо транжирить и сорить деньгами. Слава Богу, надоумил меня Щербович купить доллары, но довольно поздно, большинство денег я прогулял.

Двенадцатого сентября пришло извещение – быть готовым к отъезду. Купив такой же картонный чемодан, как у Шуры, я упаковал вещи и свою валюту, папиросы и табак в особенности. Написал моему отцу, что еду в Венесуэлу и что наш пароход отшвартуется из Бремерхафена.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Полковник В.М.Пулевич, затем генерал-майор, в Русском Корпусе командующий батальоном «Белград» 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Попрощался я лихо со своими знакомыми, сел на поезд до Клагенфурта и прибыл в штаб-квартиру Якова Александровича. А на следующий день увозил нас поезд в Германию, и мы, сидя в товарных вагонах (пассажирских не дали), развлекались, гадая о будущем, но не забывая прошедшее. Коротали время, играя в карты или распевая песни. А дамы готовили нам бутерброды.

На границе с Германией нас почти не проверяли. Пара пограничников прошла вдоль вагонов, заглядывая иногда внутрь. Посмотрели, усмехнулись и удалились. Аж обидно стало, ни в грош нас не ставили. И долго-долго после границы ехали мы.

Наконец прибыли мы в местечко Дипхольц. Высадили нас, доставили в лагерь. Размещался он на ровном поле, на песке стояло множество бараков, ни травки, ни деревца. Сборный пункт для отъезжающих в разные концы мира.

Мы попали туда в хорошее время, когда лагерь не был набит людьми. На днях уехала большая группа, так что нам было легко устроиться, места было много. Кормили сносно. В поле на солнцепёке жара такая, что полумрак внутри бараков не особенно спасал. Делать нечего, скука отчаянная, ходили по баракам, навещая знакомых и переливая из пустого в порожнее. Вестей нет.

В лагере было много поляков, служивших в армии Андерса, почти все прекрасно говорили по-русски. Особенно подружились мы с одним из них. Молодой, весёлый, отлично знавший русский, он утверждал, что жил в Ленинграде, а звали его Ной, фамилии не помню. Он, разбитной человек, сразу нашёл общий язык со многими из нас. Встретил я семью Груничевых-Голенищевых-Кутузовых. Сын их, Алексей, сразу пристал к нашей компании. Познакомились мы с Владимиром Поцюрко* и как-то сразу подружились. Был он симпатяга, рубаха-парень. Отчаянный, ему море было по колено.

------------------------------------------------------------------------------------------------------

*Поцюрко Владимир – из подсоветских, нового пополнения Русского Корпуса. После 1945 в Венесуэле, умер в Кумане

 

[Павел Стрелянов /К/]

у церкви

 

[Павел Стрелянов /К/]

Было много беженцев из России, чудом не попавших в лагеря возвращенцев, куда их часто доставляли насильно. Впрочем, наш лагерь в Дипхольце был как Ноев ковчег – всех понемножку. Скука и праздность послужили поводом искать развлечения, и мы, человек семь или восемь, начали играть в карты, просто для времяпрепровождения. Поначалу шутя, а потом разгорелись страсти и дело пошло всерьёз. Стали играть на деньги.

За неимением оных играли на папиросы, закладывали дорогие вещи. Ночами просиживали за игрой и расходились только чтобы поспать, а затем снова собирались. Игроки менялись часто, проигравшие исчезали, их заменяли другие, желающие попытать счастья.

Ожесточённо резались в «двадцать одно» и покер. Мне дико везло. К концу игры у меня были кучи пачек папирос, английских, американских и немецких. Деньги тоже.

Я прямо не знал, что делать с папиросами. Но Нойка, как мы его звали, как старожил Дипхольца знал всё и вся, и он предложил мне менять папиросы на водку. Он знал, где и у кого. Я согласился. И в последующие ночи мы играли с выпивкой и закуской, что увеличивало азарт и число желающих сыграть.

Это был не Дипхольц, а Монте-Карло. Нойку с лёгкой руки Володи Поцюрко подзадоривали песенкой: «Нойка жил там на Ковчеге, и Нойку кушал клоп!» Видно, Володя подозревал, что Нойка – еврей. Но Нойка не сердился, и всё проходило хорошо.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Командующий Русским Корпусом полковник А.И.Рогожин

 

[Павел Стрелянов /К/]

По морям, по волнам,

Нынче здесь, а завтра там.

 

Прибытие нашего корабля прекратило игру, азарт закончился. Составляли списки отъезжающих, и Нойка был назначен комендантом корабельной полиции. Он также прекрасно говорил по-английски и записал в свою команду меня, Володю Поцюрко, Алексея Груничева и ещё 9 человек. Нас, команду из 12 человек с Нойкой во главе, сразу отправили на корабль как военную милицию. На левой руке мы носили повязку с буквами MP*, потому что это был военный корабль «Генерал Штургис»**, предназначенный для перевозки войск. Такая громадина!

Смотреть с верхней палубы вниз – всё равно что с крыши пятиэтажного здания. Нас послали вперёд, чтобы мы могли познакомиться с кораблём и его установками, знали, где кухня, столовые, жилые помещения, ванные и другие удобства. Говорили, что он рассчитан на несколько тысяч солдат.

На следующий день после нашего устройства на корабле кличет меня дежурный палубы: «Олег! Здесь один господин спрашивает тебя!» Бегу! Смотрю, на пристани стоит мой отец и машет мне шляпой. Нойка говорит мне: «Иди, Олег, не беспокойся, встречай отца!» Сбегаю по трапу на пристань и бросаюсь с объятиями к отцу моему. Шесть долгих лет не виделись. В сорок первом году отец мой работал на постройке железных дорог в Министерстве путей сообщения, и во время войны был взят в плен немецкими войсками и отправлен в Германию.

Сели мы на скамью в саду на набережной, и начались наши разговоры, вопросы и ответы. Отец рассказывал о своей жизни в Германии, как был в плену, а потом устроился, будучи на хорошем счету, инженером в Гейдельберге. Я рассказывал ему о Корпусе и о моей жизни в нём, о боях и отступлениях. На вопросы о матери я не мог ответить, так как с середины сорок четвёртого года я сам не знал ничего о ней. Разговор перешёл на тему будущего. «Олег, – говорил мне отец, – езжай со мной в Гейдельберг, неважно, что нет документов, я там всё устрою, есть связи. А из Германии поедем в Штаты, я уже состою в списках отъезжающих».

Но моё несносное пристрастие к цыганскому образу жизни, жажда приключений, мечта увидеть тропики и другие страны встали поперёк желанию моего отца. «Олег, Венесуэла некультурна, увидишь чёрных, тропики, метисов, людей грубых, необученных, и ты разочаруешься. Едем вместе в Штаты, культурная страна, я обучу тебя топографическому делу и заживём вместе».

---------------------------------------------------------------------------------------------------------

*Military police – военная полиция (англ.).

**Или «Генерал Стургис» (прим. ред.). 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Удостоверение к знаку Русского Корпуса

 

[Павел Стрелянов /К/]

Я отвечал ему: «Папа, помнишь ли ты, как рассказывал мне, когда я был подростком, о своих скитаниях по Европе в юности, до Первой мировой войны? Я сейчас хочу скитаться по миру, видеть другие страны и иные народы».

Убедившись в моём твёрдом желании ехать в Южную Америку, отец мой сдался. Распрощались мы со слезами, и, благословив меня, отец долго смотрел мне вслед, потом, когда я уже был на палубе, махнул мне на прощание рукой и исчез среди деревьев сада. Глуп и неопытен был я тогда, но до сих пор, несмотря на тяжёлую жизнь, не жалею о моём решении. С отцом я больше не свиделся. Он уехал в Штаты, и мы долго переписывались, вплоть до его смерти.

В ту ночь, накануне погрузки, пришло сообщение от Якова Александровича, что у его денщика пропал пропуск на корабль, и надо как-то ему помочь. Решил я дело просто. Так как я уже был на корабле и не нуждался в документе, то взял свой, отклеил свою фотографию и отослал с указанием, чтобы наклеили фотографию Василия, а там уж как Господь велит.

Наутро следующего дня набережная была полна огромным количеством людей, стоящих в очереди. Двумя вереницами поднимались они по трапу, неся свой багаж, и в левой руке держали пропуск на корабль. Проходя контрольный пункт, они сходили на палубу, и тут мы, полицейские, указывали, куда идти, чтобы попасть в огромные каюты-спальни. Мужчины – посередине корабля и на корму, а женщины – на нос корабля.

И долго шёл поток эмигрантов, поднимаясь по трапу и исчезая в недрах судна. Проходит Яков Александрович со своими, проходит денщик Василий с мешком на спине и документом в поднятой левой руке, и проверяющий скользит по нему равнодушным взглядом. Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Всё прошло гладко.

Поток людей кончился. По просьбе командира корабля, на палубу никто не выходил, все устраивались в спальнях. Кроватей не было, висели только гамаки. Просторные душевые с дюжинами душей, уборные – всего было в достатке. И нам пришлось изрядно поработать, устраивая людей. Нижний ряд гамаков занимали люди пожилые, а молодёжь лезла на верхний ряд. Душновато было в трюмах из-за количества народа, хотя вентиляторы и экстракторы работали вовсю.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Полковник Э.Э.Шляхтин

 

[Павел Стрелянов /К/]

Время за устройством пассажиров летело. Мы были начеку, ибо иногда кое-где вспыхивали ссоры, и мы властью своей их прекращали. В обед по очереди пускали в столовую, их было три. Там путешествующие быстро уничтожали обед из двух блюд и уходили, и новая партия заменяла их. А вечером после ужина корабль наш с оглушительным рёвом отошёл от пристани и понёс, развивая скорость, нас к новому, неизвестному будущему. И долго ещё на прощание мерцали нам огни Бремерхафена.

Дали разрешение выходить на палубу. В ночные часы любителей гулять было мало, днём встречались семьи, мужья с жёнами и детьми. Холостяки, гуляя, заглядывались на девиц, а те задорно им улыбались. Это в хорошую погоду, но частенько надвигались тучи, поднимался ветер и накрапывал дождь, и тогда на палубе оставались только дежурные из нашей команды полицейских.

Служба не была тяжёлой. Нас, двенадцать человек, разделили на три группы, по четыре человека в каждой. Первая группа дежурила четыре часа, её сменяла вторая группа, а первая оставалась в кубрике на всякий случай, до смены, и когда третья группа шла дежурить, первая имела право на полный отдых. Самой беспокойной сменой была обеденная, когда многие стремились попасть пораньше на обед, не все, конечно, а те, изголодавшиеся, пришедшие из лагерей.

Иногда становилось сложно сохранять очередь и порядок и не давать застрельщикам проскакивать вне очереди. Правда, американцы позволяли людям наесться, и были поначалу любители поесть, съедавшие по две и по три порции. Но на пятый или шестой день утихомирились – наелись. Самым спокойным дежурством было ночное. Но не всегда. В Бискайском заливе ночью началась сильнейшая качка. Нос корабля поднимался до шести метров в высоту и резко падал вниз.

[Павел Стрелянов /К/]

Тулинцев Василий Васильевич – р. 1894 г. в Майкопе, казак ККВ, Киевская гимназия, Одесское ВУ, офицер 10-го стр. полка, орден Св. Георгия 4 ст. (?). В Добровольческой армии и ВСЮР, 1918 в партизанском отряде, старший адъютант и пом. командира 2-го конного полка, командир Запасного конного полка, полковник, о. Лемнос. В эмиграции в Константинополе и Югославии. В Русском Корпусе в 1-м Казачьем полку. С 1949 в США, генерал-майор (1980), умер в Сиэтле 1982 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Запрещено было выходить на палубу. Но бедных наших женщин, каюты которых располагались на носу корабля, укачало, и начались их страдания. Духота, морская болезнь, истерика, и многие, не выдержав, выскакивали на палубу и, скользя по мокрым доскам, падали, рискуя свалиться за борт. Две смены наших работали не покладая рук, водворяя мокрых плачущих женщин назад в трюм.

То была тяжёлая ночь для нас, некоторые страдали морской болезнью, но не бросили свою работу. Я лично был как закалённый, качка, ветер, дождь и волны, налетавшие сбоку, на меня не подействовали. И после «Бискайской ночи», где мне пришлось многим помогать, я удостоился звания морского волка.

На шестой день плавания все втянулись в наш порядок жизни. Застрельщики, что старались проскочить на обед вне очереди, успокоились. Обжоры, съедавшие по два и три обеда, угомонились, им уже хватало одного. Люди обжились, споры и ругань кончились, и погода баловала нас. Океан гладкий, как зеркало, ветерок, обдувая, освежает нас, солнышко греет, а на палубе гулянье. Чем ближе подходили мы к тропикам, тем жарче становились ночи, духота в трюмах усиливалась, и было получено разрешение спать на верхней палубе, чем многие воспользовались.

На двенадцатый день, проснувшись утром, я был встревожен тишиной. Гула машин не слышно. В чём дело?! Вылетаю на палубу, и сразу бросаются в глаза яркие зелёные горы и редкие белые домики, разбросанные по склонам. Я к борту – и стал как очарованный.

Внизу подо мной порт, пальмы стоят вдали и, обдуваемые лёгким ветерком, машут нам своими широкими листьями, а поблизости раскинулся маленький городок Пуэрто Кабельо. По набережной ходят обнажённые до пояса чернокожие, видно сразу, что грузчики, снуют одетые во всё белое, в панамах, люди с лицами коричневого цвета, и всё это залито солнечным светом, и куда ни глянь, белые домики города внизу, а над ними высятся крутые горы, и яркая зелень вокруг. Тропики!!! Венесуэла!! Первое октября 1947 года. День знаменательный для нас.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

В.И.Маркин и А.М.Немсадзиев, Венесуэла, 1960-е. Корпусной праздник. День Св. Александра Невского.

Маркин Вячеслав Иванович – в эмиграции. В Русском Корпусе в 1-й юнкерской сотне 1-го полка. После 1945 в Венесуэле, на 1960-е.

Немсадзиев Анатолий Михайлович – р. 1905 г., в эмиграции в Югославии. В Русском Корпусе. После 1945 в Венесуэле, умер в Валенсии (Венесуэла) 12 апр. 1968 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

По громкоговорителю приглашают собирать вещи и готовиться к выходу. Поездка кончилась, мы у цели, а что будет дальше, узнаем. Народ снуёт из стороны в сторону, мужья ищут жён, собираются семейства и кучками сидят на палубе или на своих чемоданах. Ждём, чтобы дали сходни. Команда наша поторапливает людей, помогает укладывать вещи, перевязывать тюки. Подали сходни, и лавина людей потекла на набережную.

Появились автобусы, длинные, низкие, с деревянным кузовом и маленькими тюремными окошечками. Быстро грузят эмигрантов под руководством одетых в белое туземцев, и далеко разносится речь и крики на незнакомом языке. С Нойкой носимся по трюмам, проверяя, не остался ли кто-нибудь, находятся некоторые забытые или потерянные вещи. Всё обошли, всё проверили, стоим шеренгой, сдавая наши повязки MP. Нойка сдаёт свой пост старшему корабельному офицеру, и тот прощается. Мы свободны от наших обязанностей и последними спускаемся по трапу на набережную.

Автобусы уже разобрали толпу эмигрантов, и три последних ожидают, чтобы погрузить нас с остальными. Толпы зевак неподалёку горланят что-то, смеются, и незнакомая речь слышна повсюду. Перед толпой стоит в широкополой соломенной шляпе чернокожий и держит в руках большую кисть бананов. Я, сдав чемодан Алику Груничеву, подхожу к собственнику бананов и, показывая на кисть, спрашиваю, почём продаёт. Он ответил, я не понял, и, хотя мы оба друг друга не понимали, но знали, о чём речь идёт.

Недолго думая, я вынул доллар из кармана и дал ему, а он, вручив мне бананы, начал шарить по карманам, якобы в поисках сдачи, и вдруг ловко нырнул в толпу и скрылся. Видимо, дал ему с избытком. Так что моя первая торговая сделка была частично с проигрышем. Водрузился я на автобусное сиденье и ел банан за бананом, выбрасывая шкурки в окно. Съев штук десять, я отяжелел и начал раздавать остатки всем желающим. Я лет пять после того был совершенно равнодушен к бананам, видно, переел.

А автобус мчал нас по узкой извилистой дороге с крутыми поворотами. На поворотах стояли столбы с дощечками, на которых было написано: «Curva peligrosa»*, и мы, читая, понимали по-своему и со смехом говорили, что везут нас куда надо. Благо, что в автобусе были только холостяки. Нас очень удивляла ловкость водителя, то, как он на большой скорости вёл автобус по извилистой дороге, расходясь со встречными автомобилями как ни в чём не бывало.

-----------------------------------------------------------------------------------------------

*Здесь: опасный поворот (исп.). 

 

[Павел Стрелянов /К/]

С чего и кого начинался Русский Корпус

 

[Павел Стрелянов /К/]

Маленький городок Валенсия принял нас радушно. Разместили нас в школах и отелях, и в течение двух дней мы жили в постоянной тревоге. Тёмно-коричневые жители городка, метисы, слонялись по коридорам и запросто заходили в комнаты, как будто у себя дома. Нахальства в том не было, это были невежи, но безобидные.

            Нас водили на медицинский осмотр, и мы на всякий пожарный случай оставляли двоих-троих из наших присматривать за вещами. Бережёного Бог бережёт. Утром третьего дня за нами приехала вереница автобусов, и каждый из них, приняв партию пассажиров, сразу уезжал. Вот и нашей группе черёд грузиться, и, разместившись, мы едем по долине. Мелькают крошечные селения, разрозненно стоящие лачужки, как хижины дяди Тома, пузатые чёрные ребятишки и люди, провожающие взглядом автобус.

            Через час-полтора езды приехали в маленький городок, и, свернув в одну из улиц, наш автобус покатил по широкой дороге. Замелькали большие пальмы, леса густые вокруг. И как-то сразу всё отошло назад и в стороны, и вот мы въехали в широкие ворота гасиенды Эль Тромпильо. Толпы эмигрантов окружают автобус. Радостные возгласы и крики встречающихся друзей, я со ступеньки автобуса вижу неподалёку Шуру, машущего мне рукой. Встретились, обнялись. В ту ночь, окружённый друзьями, хмельной, смотрел я в звёздное небо с серебристым серпом луны и как-то невольно осознал, что мои похождения кончились: корабль моей жизни вошёл в тихую гавань и бросил якорь.

5 мая 2007 года.

Каракас. Венесуэла.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

[Павел Стрелянов /К/]

Четыркин Павел Алексеевич (возм.?) – р. 1893 г., казак ст. Ладожской ККВ. В Великой войне НКУ 1917, хорунжий Ставропольского полка ККВ. В Добровольческой армии, первопоходник, подъесаул, во ВСЮР и Русской Армии, о. Лемнос. Осенью 1925 войсковой старшина 3-го Сводно-Кубанского полка в Югославии, к 1931 командир сотни 1-го Пластунского полка. В Русском Корпусе, 1943 командир взвода 6-й сотни 1-го Казачьего полка, 1944 командир взвода 2-й роты 4-го полка. Умер в Зальцбурге, Австрия в 1946 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

[Павел Стрелянов /К/]

О.Н.Плескачев в Венесуэле

 

[Павел Стрелянов /К/]

40 лет спустя. О.Н.Плескачев в день Ангела с друзьями. 3 октября 1985 г.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

60 лет спустя. Церковный праздник, крестный ход. Храм Успения Пресвятой Богородицы. О.Н.Плескачев (в центре) с иконой Спасителя. Каракас, 28 августа 2005 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Пирадов Михаил Иосифович – р. 1891 г. в Тифлисе, Ярославский КК 1908, КАУ 1911, МАА. В Великой войне штабс-капитан, командир 2-й батареи 100-й артбригады. Во ВСЮР. В эмиграции в Югославии, член Общества офицеров-артиллеристов. В Русском Корпусе в 3-м полку (лейтенант).   После 1945 в США, умер в Огасте в 1956 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

К дневникам Атамана Науменко: Терцы на Лемносе 

 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Дорога через о. Лемнос 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Построение Терско-Астраханского полка, о. Лемнос