Из архива Кубанского Атамана генерала Науменко

[Павел Стрелянов /К/]

На следующий день отправились в новый рейд на северо-восток, чтобы ударить во фланг красным, двигающимся на Дмитриевск. Шли целый день, и пришли в деревню набитую дроздовцами. Оказалось, что здесь собрался весь Первый Дроздовский полк, под командой полковника Туркула. Спать почти не пришлось, так как было очень холодно и голодно.

 

До рассвета двинулись на юг. Дмитриевск был уже занят красными. Надеялись подойти к Дмитриевску не возбуждая внимание красных и, застав их врасплох, занять мост и перейти на другую сторону реки. Пехота и артиллерия пошли вперёд, а поручик Мордвинкин с одной ротой остался в прикрытии обоза, где было много раненных. Когда впереди раздались первые выстрелы, было уже светло и было видно, как из города толпами бежали красные. Мордвинкин поставил орудия на позицию и стал обстреливать красных. Вскоре подскакал конный и передал приказ Туркула прекратить огонь, так как красных было так много, что если они залягут, дроздовцы не смогут с ними справиться. «Пусть бегут!».

 

Ночь провели в Дмитриевске. На следующий день 2-го ноября 1919 года красные начали атаку с трёх сторон, кроме юга. Отряд уже успел переправить обоз через мост и, под прикрытием бронепоезда, успел перейти на южный берег. Остаток дня и полночи отряд шёл на юг вдоль железной дороги до станции Камышевка, при которой было дворов восемь. Там переночевали, «как сельди в бочке».

 

Утром взвод получил приказ идти походным порядком во Льгов и, если будет слышна стрельба на западе, держаться дальше к востоку. Командир батареи остался при 7-ой гаубичной батарее, а остальные пять офицеров с тремя орудиями и 37-ю повозками и крестьянскими розвальнями отправились в поход.

В первом встретившемся селе Захаровке пошли по избам, погрелись, закусили и продолжили свой поход. При выходе из села заметили кавалерийские массы, двигающиеся на северо-запад. Поручик Мордвинкин выслал двух разведчиков для выяснения положения. Вскоре разведчики вернулись и сообщили, что там красная кавалерия. Приказал повернуть обратно. Так как была гололедица, Мордвинкин пропустил всех вперёд. Последними прошли орудия. Он остался один, с трудом поднимаясь по обледеневшей улице. Появился Манжай с розвальнями подобрать его. На церковной площади вся колонна остановилась. Номера орудий собрались в группки, закуривая.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Вдруг из улицы, которую они только что прошли, выскочила конная группа, выхватила шашки и накинулась на номеров. Поручик Мордвинкин выхватил свою винтовку и нажал курок, целясь во всадников, но выстрела не последовало, так как смазка от мороза загустела, и боёк не имел достаточной силы. Он вынул револьвер и засунул его за борт шинели, чтобы в нужный момент покончить с собой. Только одна мысль пронизывала его мозг: «какой глупый конец!», «какой глупый конец!».

 

 

 

В это время с другой стороны развальной подскакали двое красных на хороших лошадях, в хороших полушубках и папахах, ругаясь, выстрелили в него, но промахнулись. Мордвинкин опять попытался выстрелить из винтовки, но безрезультатно.

 

Всадники поскакали дальше к колонне, а он побежал к телеге, взять другую винтовку. Нашёл винтовку, проверил спуск, который оказался в порядке. Вынул обойму, но из-за мороза пальцы не могли продавить патроны в магазин. Пришлось вставлять по одному патрону. В это время по другой стороне улицы прискакал конный, стреляя из ручного пулемёта.

 

 

 

Первый выстрел Мордвинкина попал во всадника, и он свалился с коня. В этот момент несколько конных пробрались на его сторону улицы и скачут к нему. Он кинулся бежать к концу площади. Снег был выше колен, и бежать было очень трудно, но наступающая опасность придала ему сил. Лошадям тоже было трудно, но расстояние между ними всё уменьшалось. Всадники кричали «стой!» и ругались.

 

 

 

Но вот и плетень, который удалось удачно перескочить и забежать в сарайчик. Всадники его окружили, и началась перестрелка. Наконец, группа всадников со стороны поля ускакали за несколькими уходившими санями дроздовцев. Это дало возможность лучше прятаться, в результате чего красные потеряли поручика Мордвинкина из виду и постепенно удалились.

 

Прождав некоторое время, и не замечая на площади больше красных, он вышел на площадь и постучал в первую избу.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Крестьянин неохотно открыл дверь и стал умолять поручика не входить, но наконец, все-таки его впустил. Первым делом, как только он вошёл в избу, взял масла из лампадки и смазал затвор винтовки. Стоя у окна, наблюдал, что происходит на площади и расспросил хозяина об окружающей местности. Спросил, есть ли у него лошадь. Говорит «есть, но совсем молодая». Просит отдать её ему с условием, что он её оставит на станции Камышевка у кого скажет. Соглашается сразу, но жена начинает причитать, что потеряют единственную лошадку. Хозяин на неё закричал: «молчи баба! Видишь, душа человеческая погибает, а тебе лошадь жалко!»

 

Он пошёл во двор намостить попонку вместо седла. Подводит лошадь к воротам, вдруг говорит: «стой, какой-то пеший идёт с винтовкой!»

 

 

 

Действительно шёл красноармеец с винтовкой, сопровождая двух безоружных. Группа остановилась и конвойный начал перекликаться с кем-то. Оказывается, что соседняя баба, показывая на избу, где был поручик Мордвинкин, доложила ему об этом. Мордвинкин быстро вернулся в холодную избу и стал наблюдать через отбитый угол стекла за подходившей группой. Поручик ставит свою винтовку к стенке и вынимает свой наган. Слышится команда «стой!», а затем толчок в дверь. Кричит: «отопри!». Поручик быстрым движением открывает дверь и делает выстрел. Красноармеец упал. Выхватив у него винтовку, выбежал на двор и увидел подпоручика Кульнева и кашевара. Кульнев оказался в шинели и в нижнем белье.

 

 

 

Даёт команду: «бежим» и перескакивает через плетень. Оглянувшись, видит, что Кульнев закапывается в скирдочек из конопляных снопиков, а кашевара нет. Опять говорит ему: «бежим», а он «не могу, сердце лопнет». В ответ говорит ему: «это лучше расстрела».

 

Передаёт Кульневу винтовку, но он её вскоре выбросил. Пришлось выбросить и все патроны из карманов, чтобы было легче бежать.

 

 

 

Выбежали из села и увидели лес на расстоянии около версты. Начал пробиваться через сугробы к лесу, но вдруг провалился в снег по плечо. В первый момент не мог и пошевелиться, но постепенно делая плавательные движения, стал пробираться вперёд. Это место оказалось началом оврага. С трудом выкарабкался на другой берег оврага, обернулся и видит, что подпоручик бежит к нему. Стал его дожидаться. В это время выбежал из села кто-то, увидал их, стал свистеть и махать руками кому-то в селе.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Кульнев добрался через овраг. Услышав шум лошадей, обернулись и увидели группу всадников скакавших в их направлении. Кинулись бежать вглубь леса, через сугробы и, падая через пни, засыпанные снегом. Снег на голове таял, и холодные капли проникали за воротник. И в то же время коченели от холода руки. Наконец остановились. Не было сил бежать. Добрались до опушки леса. Красных не было видно. Очевидно, не решились переходить через овраг.

 

Начинались сумерки, метель усиливалась. Присесть и отдохнуть не приходилось, так как коченели от холода. Установили ориентир на станцию Камышевка, где очевидно должны быть дроздовцы. Несмотря на тёмную ночь, они могли держать направление, из-за отражения от снега.

Иногда на короткий момент садились в снег, как в кресло, переводили дух и шли, всматриваясь во все стороны. Часов в двенадцать метель стала стихать, тучи сперва временами открывали звёздное небо. Потом оно очистилось совсем. Увидели созвездие Большой Медведицы и успокоились, так как направление на станцию было взято правильно. Теперь стало светло от снега, и видимость стала на большое расстояние. Решили искать дорогу, так как было трудно идти по сугробам.

 

Направились в сторону, где она предполагалась, и вскоре заметили телеграфные столбы. По дороге было идти совсем легко. Вскоре заметили силуэты двух, ведущий лошадей и идущих в нашем направлении. Потом выяснилось, что это было трое с винтовками, но без лошадей.

 

Поручик вынул свой револьвер и подготовился оказать сопротивление. Когда уже сблизились, узнав форму офицера, один из приближающихся солдат сказал: «господин поручик, не беспокойтесь, мы свои». От радости все они обнялись. Это оказались два дроздовца и один самурец, которые потерялись в метели. Они направлялись в село, где 12-ая батарея попала в плен, думая, что идут на станцию Камышевка.

Они закутали голову Кельнева полотенцем, на руки надели тёплые носки и вместо пояса завязали также полотенцем. Не зная, кто находится на станции, они пробирались к ней по болотцам с пучками камыша. На окраине селения наскочили на часового, который оказался дроздовцем. Подразделение оказалось обозом 2-го Дроздовского полка. Поручик нашёл начальника обоза и рассказал ему о судьбе 12-ой батареи. Он сразу увеличил охрану и сообщил полковнику Туркулу по телефону.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Поручик Мордвинкин решил снять сапоги, так как ноги очень промёрзли. Это сделали с большим трудом, таская его по полу, так как тёплые носки примёрзли к сапогам. Ему стало больно ходить, и шёл точно как по иголкам. Их накормили и привели в боевой вид. Дали винтовки и патроны, а подпоручика Кульнева и одели. Прибыв в село, где стоял отряд Туркула, Мордвинкин был вызван к Туркулу, где его расспросили о подробностях захвата 12-ой батареи. Была потеряна батарея в три орудия и два офицера. Спаслись только три офицера: поручик Мордвинкин, подпоручик Кульнев и третий офицер, который был послан в штаб Туркула, предупредить о красной кавалерии. Были взяты в плен поручик Лунин, старый офицер 7-ой батареи, где он был начальником орудия в первом взводе, и поручик Крамаренко, который закончил Сергиевское артиллерийское училище. При взятии Льгова из рассказов местных жителей удалось узнать, что поручик Лунин был зарублен красными кавалеристами.

 

Полковник Туркул приказал всему полку выступать, но не по дороге, а прямо по полям. Идти Мордвинкину было очень трудно, из-за боли в ногах, а сидеть на передке было холодно, так как мороз ещё усилился, да и сидеть было почти невозможно, так как колёса прыгали по замёрзшим глыбам. Некоторые пехотинцы шли в одних мундирах, а головы были обмотаны газетной бумагой. Стало светать. Колонна подошла к селу Ширково, где к ним присоединилась бригада кавалерии, отрезанная от Льгова.

 

Вдруг на шею поручика Мордвинкин бросается Манжай, плача от радости, что видит его живым. Его и другого солдата захватила кавалерия белых и не верила, что они дроздовцы. Они убежали от красных, перескочив через плетень, когда вели всю батарею. Манжай снял с себя башлык и начал надевать его на голову поручика, несмотря на его протест. Так поручик и остался с этим башлыком всю зиму.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Шли весь день, а в село Сергиевка, вблизи Льгова, уже пришли в темноте, где разместили очень тесно по квартирам, а многострадальная пехота выставила сторожевое охранение. Был приказ соблюдать полную тишину. В полторы версты во Льгове были красные и готовилась атака на них, чтобы прорваться на другую сторону реки Сейм. Река Сейм не замёрзла.

 

На рассвете 4-го ноября отряд полковника Туркула выступил на Льгов. Красные, по-видимому, не ожидали нападения и были захвачены врасплох. Без труда были взяты город и переправа через реку Сейм. Везде валялись убитые красные кавалеристы – «червонные» казаки Будённого. Остановились на день и ночь в южной части Льгова, а 7-ая батарея в деревне Нижняя Деревенька.

 

5-го ноября началась ружейная перестрелка. Оказывается, красные напали на штаб 1-го полка, стоявший на станции Льгов. На рассвете 7-ая батарея стала на позицию в районе железнодорожной станции и открыла огонь по красным, толпившимся около зданий. Красных удалось отбросить. Группа из пяти добровольцев (три офицера и два солдата) отправились по железнодорожным шпалам на юг в поисках базы, т.е. поезд с резервом. На первой станции не было ни одного вагона, но им сообщили, что на следующей ещё стоит состав. Они пошли в соседнее село, чтобы найти сани и поесть. В одной из изб их хорошо накормили, но всё время уговаривали прекратить борьбу.

 

Хозяева отвезли их до следующей станции. Ещё издали был виден дымящий паровоз, но все были озабочены, что он может уйти до их прихода. Здесь была база Дроздовской Артиллерийской Бригады. Их принял сам командир генерал Ползиков. Генералу доложили все известные им детали, включая, что белые бронепоезда отрезаны, так как красные взорвали виадук на перекрёстке железнодорожных дорог. После доклада генерал их отослал отдыхать в его классном вагоне. Во сне они почувствовали, что эшелон двинулся. На какой-то большой станции их разбудили, сказав, что эшелон дроздовской батареи под начальством капитана Маслова находится на этой станции.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Была ночь, но когда группа во главе с поручиком Мордвинкиным вошла в теплушку и, узнав о судьбе 12-ой батареи, все поднялись, поражённые пленением батареи, гибелью офицеров и нашего 13-ти летнего кадетика (они были зарублены уже в Льгове).

 

С этим эшелоном они попали под Харьков на круговую станцию. Здесь была спешным порядком сформирована новая батарея из двух пушек. Эвакуация Харькова шла полным ходом. Бои приближались.

Отход Добровольческой Армии продолжался с беспрерывными боями. Потянулись обозы отходящих крестьян, которые не хотели оставаться под властью большевиков. Также эвакуировались семьи помещиков и военных. В составе новой батареи, поручик Мордвинкин был послан на север. В пункте назначения оказалась какая-то сводная часть, которая почти всё время отходила под сильным натиском красных.

 

Это было самое трудное время для него, так как всё время боялся быть отрезанным или брошенным в одиночестве. К этому, дороги были ужасны. Днём была сплошная грязь, ночью замерзала, переходя постепенно в густую, липкую и наконец, твердую массу. Лошади выматывались. Из-под Мерефы достали на станции две платформы, вагон и паровоз и перевезли батарею в Славяносербск, где был командир и база. Отсюда уже шли походным порядком без боёв до Ростова.

 

Проходя по донецкому каменноугольному району, отряды Добровольческой Армии постоянно обстреливались партизанами. Недалеко от Ростова, один из офицеров батареи покончил с собой, не вынеся вечной угрозы попасть в плен красным. Во время короткого пребывания в Ростове, батарея устроилась довольно удобно и смогла немного отдохнуть после тяжелого похода. Но в сочельник красные начали сильно давить на добровольцев, и им пришлось начать переправу через Дон, что было нелегко, так как было много раненных.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Дроздовцам удалось сдержать напор красных. От пленных они знали, что красноармейцы дроздовцев боялись, тем более что в этот период масса красных войск состояла из мобилизованных, ничего общего с большевиками не имевшая. Дроздовцам же не было другого выхода. Они шли или победить или умереть за Россию и её народ, который, к его горю, их не поддержал!

 

На Рождество ночью Добровольческая Армия перешли Дон и вступили на Кубань. Уже было утро, когда батарея остановилась на большом хуторе. Хозяйка хорошо их накормила. Печи были хорошо натоплены.

Вскоре батарея перешла в Азов. Это историческое место. Здесь казаки покрыли себя славой, отбиваясь от во много раз сильнейшего турецкого войска, терпя голод и неся большие потери. Даже женщины и дети принимали участие в обороне. Казаки рассчитывали только на помощь Царицы Небесной. Турки неожиданно сняли осаду и ушли. Крепость существует до сих пор, как исторический памятник. Во время Гражданской войны, в центре крепости стояла церковь.

 

Батарея расположилась по квартирам в самом городе. Жителей в Азове осталось очень мало, вероятно, большая их часть ушла на юг, а оставшиеся не особенно показывались на глаза. Азов был занят Вторым Дроздовским полком под командой полковника Туркула.

 

В Азове поручик Мордвинкин получил приказ сформировать пулемётную команду при батарее. Вооружение состояло из трёх пулемётов: русский «максим» на колёсах, станковый пулемёт Виккерса на треноге (почти прототип «максимки») и ручной пулемёт Льюиса. В спешном порядке начал обучать команду, занимаясь почти целый зимний день. Когда пулемётная команда была готова, начали посылать пулемёт в секрет на окраине города. Так как стояли сильные морозы, служба была тяжёлой. Смена находилась в соседнем доме, но и там разводить огонь было нельзя, чтобы не выдавать присутствие секрета.

 

[Павел Стрелянов /К/]

В Азове к батарее подсоединилось ещё одно орудие с офицерской прислугой. Они потеряли свою часть, отошедшую в Крым. В свободное время поручик Мордвинкин со своим помощником поручиком Вадковским заходил к ним. Они занимали второй этаж в хорошем доме. Там была рояль, на которой один из офицеров играл произведения Шопена, Моцарта и других классиков. Кадровых офицеров среди них не было: все они были из студентов, окончивших школу прапорщиков, но все были стойкие и решительные антикоммунисты. В этой среде у них часто были критические разговоры, с болью в сердце, о недостатках и ошибок командования Добровольческой Армии.

 

Гражданская война меняла свой облик. Красные постепенно из неорганизованных банд превращались в обученные части. Их артиллерия стала стрелять лучше. В добровольческой артиллерии много командных должностей занимали не артиллеристы по старшинству по выходе из Румынии отряда генерала Дроздовского. Офицеры, прибывшие после выхода из Румынии, занимали младшие должности.

В дроздовской пехоте, конечно, было по-другому. Там способным и храбрым давалась дорога и потому дроздовцы, марковцы и корниловцы всегда были на высоте лучших гвардейских частей.

 

Для дроздовской артиллерии прошло время, ходить в атаку на красных с одними пушками и без пехоты. Наступали другие времена. Кроме храбрости, уже требовалась смекалка и знание. Теперь от их недолётных разрывов красные не бежали.

Надо было наносить им урон. Вскоре на этой почве у поручика Мордвинкина с командиром батареи начались трения. Он был сторонник отжившей теории. За критику этой теории он был отправлен в пулемётную команду.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Из-за разногласия с командиром батареи, поручик Мордвинкин решил перейти в 7-ю гаубичную дроздовскую батарею. Там его уже знали с осени 1919 года. Там же находились и поручик Муравцев и Твербус-Твёрдый из 39-й мортирного дивизиона, где он служил во время Первой Мировой Войны. С ними он пошёл к полковнику Медведеву, который довольно упорно отказывал в просьбе перевода в 7-ю гаубичную батарею, но наконец, согласился.

 

Там было очень много офицеров даже на солдатских должностях. Его назначили начальником команды разведчиков и телефонистов. Командир батареи был полковник Соловьев, а старшим офицером капитан Комлач, оба пехотинца. Из артиллеристов там были капитан Переслени, Мусин-Пушкин и другие. Это была офицерская семья, и Мордвинкин был очень хорошо принят. Жил он на квартире с доктором Александровским, который был прекрасным пианистом и каждый вечер слушал его музыку. Обедать ходили в собрание, пока туда не попал артиллерийский снаряд красных с противоположного берега Дона, расположенных в станице Екатерининская.

 

Однажды ночью, во время сильной метели, отряд дроздовцев перешёл по льду Дона на другую сторону, и напали неожиданно на красных, захватив много пленных и оружия. Идти по льду было очень трудно. Было скользко, ветер сбивал с ног, люди падали. Пехота упиралась штыками в лёд. Лошади скользили. Только на рассвете перешли на другой берег, где сразу начался бой. В это же время корниловцы захватили Ростов. Но эти победы были не долговременными. Под натиском больших красных сил, пришлось оставить правый берег Дона и Ростов. Вернулась и батарея в Азов. Ряды дроздовцев были пополнены пленными красноармейцами.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Началось отступление на юг. Сильные морозы окончились. Днём снег, накопившийся ночью, таял. Шли почти весь день по грязи и слякоти, уже так хорошо знакомой по прежним походам. Ночевали в станицах, а утром шли дальше. Бывало и так, что одна сторона станицы была занята добровольцами, другая – красными. В этот поход поручик Мордвинкин выполнял роль квартирмейстера. Утром получал приказ с указанием следующей остановки. Он выезжал вперёд, чтобы приготовить ночлег для батареи, дождаться её и разместить по квартирам. В некоторых станицах оставались для дневки. Дроздовцев начала преследовать красная кавалерия, атакуя их колонну. Эти попытки кончались для красных большими потерями. Их встречали выдержанными и дружными залпами, что их остатки спешно убегали.

 

Дойдя до реки Кубань и заняв станицу на её берегу, колонна задержалась на несколько дней. Погода стояла уже весенняя, тёплая. Голода и холода дроздовцы уже не терпели. Во время очередного выполнения должности квартирмейстера у поручика Мордвинкина произошёл следующий случай. Найдя на карте место следующего ночлега, он немного удивился, что оно находится на западе от начального маршрута, но не придал особого значения, так как дроздовцы часто меняли свой маршрут. Он был в группе с четырьмя разведчиками. По дороге попадались хутора, а затем они выехали через гать в станицу.

 

Вдруг из переулка выехали шесть конных кубанцев. Опрашивают: «какой части?». Поручик отвечает: «Дроздовской дивизии». Они переглянулись между собой, что показалось очень подозрительно. «А где дивизия?», спрашивают они, на что поручик хладнокровно отвечает:

«А вон входит на гать!» К счастью гати не было видно, так как закрывали её деревья. Переглянулись казаки и повернули обратно в переулок. Очевидно слово «дроздовцы» испугало этот красный разъезд! Поехали не спеша дальше. У одной хаты стояла пулемётная тачанка. Ясно, что «экипаж изволит кушать» в хате. Проехали спокойно мимо, вышли за станицу и пошли рысью до ветряной мельницы.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Остановились около хаты мельника, вошли, попросили поесть и дали отдохнуть коням. Расспросили мельника о станице их назначения, и выяснилось, что направление было ошибочно. Им нужно ещё ехать вёрст 18-20 на юго-восток. Так как земля уже подсохла, начали сокращать дорогу полями. На следующую ночь остановились в станице Крымской, где все четыре разведчика исчезли, очевидно, узнав, что колонна идёт в Новороссийск для переброски в Крым. Вероятно, решили, что они уже «отвоевались».

 

От станицы Крымской начинается горная местность. Двинулись следующим утром дальше и дойдя до железнодорожной линии на Новороссийск, пришлось остановиться, так как дорога и железнодорожное полотно было забито двигающими кибитками с семействами калмыков, с верблюдами, лошадьми и разным скотом.

 

В следующем посёлке получили приказ двигаться горной дорогой в Новороссийск, так как шоссе и железная дорога забиты, а туннель перед Новороссийском взорван «зелёными». «Зелёными» назывались лесные партизаны, действовавшие и против белых и против красных.

 

Получил приказ двигаться вперёд и искать дорогу. Поднявшись по очень крутому подъёму на вершину большого кряжа, поросшего кустарником и отдельными группами деревьев, главным образом буком. За кряжем встретили группу офицеров-дроздовцев, которые были посланы другими подразделениями с той же целью – найти горную дорогу, которые чуть было не попали к красным. Так как собралась уже солидная группа, они двинулись быстрым шагом по дороге.

Пройдя с версту, увидали на дне долины станицу. На улицах было много конных. Это была красная кавалерия, которая, каким-то образом обогнала колонну добровольцев. Началась перестрелка. Пехота поставила заслон, а колонна двинулась дальше по горной дороге. Спустились в узкую долину между крутыми склонами, покрытыми буковым лесом. Глубоко внизу шумел ручей. По краям дороги было много фиалок. День подвигался к вечеру. Солнце в ущелье уже не заглядывало. Было прохладно и сыро, но воздух был ароматный. В сумерках дошли до поляны, где был домик лесника, теперь пустовавший, и хозяйственные постройки. Здесь колонна догнала конную разведку Второго Дроздовского полка и оркестр. Прилегли под навесом. Оркестр начал играть «Берёзку». Прилегли под навесом и с удовольствием слушали музыку в сумерках долины и от усталости и голода заснули под музыку, забыв на момент неприятности обстановки.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Была уже полная темнота, когда разведчик разбудил поручика Мордвинкина, сказав тревожным шепотом, что конная разведка ушла и что здесь они одни. Садятся быстро на коней и продолжают продвигаться в полной темноте. Только по шлёпанью копыт по грязи можно было судить, что с дороги не сбились. Слева внизу ручей, справа крутой склон горы. Полагались на лошадей, так как в темноте они видят лучше, чем люди. Дорога, извиваясь постепенно поднимается. Впереди группы ехал поручик. Вдруг его лошадь приостановилась и, несмотря на понукание, отказывалась идти вперёд.

 

 

 

Один из разведчиков слез с коня, прошёл вперёд и зажёг спичку. Оказывается, впереди был мост с провалившимися сводами. В ручье под мостом можно было видеть несколько полуживых лошадей. Все слезли и, держа лошадей за поводья, ощупью перешли по единственно уцелевшему своду моста, шириною не больше полметра. Все перебрались благополучно и продолжили путь, опять положившись на лошадей. Довольно долго они ехали то поднимаясь, то спускаясь. Но вот дорога пошла вниз и они, судя по почве, вышли на поляну.

 

 

 

Раздался окрик: «кто идёт?». Поручик отвечает: «свои!» Следует вопрос: «какой части?». С оружием готовым к бою, отвечает: «дроздовцы!» и рысью двинулся на голос, но наткнулся на живую ограду. Голос из-за ограды отвечает: «тут не пройдёте, держитесь левее по дороге».

 

К счастью натолкнулись на дроздовцев. Здесь оказалось несколько построек, но все до отказу набитые пехотой. Нашли чуланчик с верстаком, куда и поместилась вся команда. Не нашли ничего чем можно было бы утолить голод, но для лошадей нашли немного старой соломы. Заснуть не могли, дрожа от холода и сырости. Последний раз они позавтракали ещё в станице Крымской, перед выступлением в поход. Теперь, от голода, чувствовалась слабость. Так как не мог заснуть, поручик решил согреться ходьбой, во время которой обошёл весь хутор. Это был конец марта 1920 года и там, на юге России, весна была в полном разгаре.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Утром разведчики отправились в поиск еды, но вернулись, ничего не найдя. У местного жителя расспросили про дорогу на Новороссийск. Оказывается, дорога, по которой они шли, выходит на шоссе и по ней до Новороссийска 12 верст, а по тропинке, которая круто поднималась в гору, две с половиной версты. Предпочли тропинку.

 

Уставшие лошади с трудом поднимались по крутому подъёму среди букового леса. Постепенно лес начал редеть, сменился кустарником, который вскоре прекратился и тропинка пошла по камням и щебню. Вскоре с высоты увидели море, а дойдя до спуска, перед ними открылся берег, бухта и Новороссийский порт. Тропинка начала круто спускаться. Лошадей пришлось вести в поводу, так как из-под их ног стал сыпаться щебень, а иногда и солидные камни. В порту было несколько военных и торговых судов. На внешнем рейде, за молом, стоял дредноут. Спустились в город и вскоре нашли свою хозяйственную часть, где их накормили.

 

 

 

Выбившимся из сил лошадям нашли кое-что поесть. Поручик направился в порт найти командира артиллерийской бригады, генерала Ползикова, и явиться в его распоряжение. Проезжая мимо железнодорожной станции, увидели, что склады растаскиваются солдатами. Послал разведчиков достать что-нибудь из обмундирования, так как с этим у них было плохо. Вскоре разведчики вернулись и принесли для поручика плащ-палатку, одеяло, обмотки и брюки-галифе; всё новенькое, английское.

 

 

 

Дойдя до набережной, они уже не смогли двигаться на лошадях, так как вся набережная была забита брошенными лошадьми. Они стояли, понурив усталые головы. Поручик с разведчиками пробирались пешком между ними. У пристаней стояли пароходы. Нашли пароход, на который грузились дроздовцы. С пристани увидели на мостике генерала Ползикова. Обратив внимание на себя, поручик отрапортовал, почти крича, о своём назначении в его распоряжение. Генерал приказал ему немедленно отправиться на батарею, двигающуюся по шоссе и сдерживающую красных, приказал быстро оторваться от противника, сбросить орудия в пропасть и быстрым маршем направиться на погрузку в порт.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Пройдя снова через стену лошадей, поручик отправился через город на шоссе, беспрестанно понукая лошадей. Когда они вышли из города и начали подниматься по серпентинам шоссе, лошади шли как пьяные, часто останавливаясь.

 

 

Навстречу начали попадаться группки дроздовских частей, а затем и группа артиллеристов, которые сообщили, что пушки уже сброшены и все спешат в порт. Поручик повернул обратно. Снова прошли через стену лошадей на пристань и стали дожидаться своей батареи. Пароход все больше заполнялся дроздовцами, а батарея не подходила. На складе порта начались пожары. Несколько солдат попросили разрешение пойти на склады за обмундированием. Через час они вернулись снабженными обмундированием и галетами, а поручику принесли бутылку коньяка. Наступила ночь. Поручик выпил несколько глотков коньяка и, пожевав галет, лёг прямо на каменную пристань, подстелив под себя попону и, накрывшись одеялом и палаткой, уснул.

 

 

Была уже глубокая ночь, когда его разбудили. Сильно бушевали пожары, и потому кругом было очень светло. К приходу батареи пароход был загружен до отказа, командир получил приказание от генерала Кутепова двигаться на западный мол, где состав батареи миноносцем «Беспокойный» возьмёт на борт. Миноносец был виден, стоящий на внутреннем рейде. Чтобы попасть на западный мол, опять пришлось проходить через стену лошадей, выйти на набережную и обойти по ней всю западную часть порта. Подходя уже к западному молу, дорогу им загородили два брошенных танка. Протиснувшись между ними, вышли на мол. С ними были несколько офицерских жён в военных шинелях. Дойдя до конца мола, удалось, крича установить связь с «Беспокойным».

 

Так как о приказе генерала Кутепова они не знали, пришлось вести долгие переговоры, в результате которых миноносец согласился их взять. Из трубы миноносца пошел дым – поднимали пары.

 

Был виден восточный мол, забитый казаками. Два английских миноносца подходили к нему, забирая военных, и отходили на внешний рейд, высаживая их на баржи, стоящие на якоре. На мостках миноносцев мигают световые сигналы. Начинает светать.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

«Беспокойный» снимается с якоря и направляется к западному молу. Идя медленным ходом вдоль мола, на расстоянии нескольких метров. С мостика через рупор передают приказание стать в цепочку по молу и прыгать, протянув руки вперёд. Матросы ловили за руки и выбрасывали их как мешки на палубу. Несмотря на боязнь упасть в воду, необычная посадка прошла благополучно.

 

Поручик, после успешного «парашютного прыжка» поднялся на орудийную вышку с бортами и наблюдал происходящее кругом. Миноносец повернул к выходу между восточным и запасным молом. Увидел несколько бегущих по западному молу, умолявших взять их на борт. Миноносец уже не смог вернуться к молу, так как в западной части города появились цепи красных, по которым миноносец сделал несколько выстрелов. С первого взгляда, поведение миноносца можно было осудить, но если принять во внимание, что спасать нужно было несколько тысяч людей, что было невозможно, и, главное, миноносец не мог перегружаться и терять свою боеспособность, то другого выхода при данной обстановке не было. Все, не погрузившиеся на пароходы, двинулись колонной вдоль берега, на юг в Туапсе. Вскоре красные стали обстреливать эту колонну артиллерией.

 

«Беспокойный» подошёл к английскому дредноуту, носившего название «Император Индии». Начали пересаживать дроздовцев на него. Так как палуба дредноута была гораздо выше палубы миноносца, перескакивать можно было, только когда волна поднимала миноносец до уровня борта дредноута. Переходили на носовую палубу дредноута под орудия носовой башни. Вот башня над ними повернула свои орудия в сторону города, и раздался выстрел, оглушив всех находящихся кругом. Все не только оглохли, но чувствовали себя ударенным по голове телеграфным столбом! Подошёл английский транспорт и их пересадили на него. Разместили в закрытой нижней палубе на полу. Вскоре принесли консервы, варенье, сыр, хлеб и чай. У поручика, в придачу, ещё сохранилась бутылка с коньяком. Выходить из помещения им не разрешалось.

 

Попав в такую мирную обстановку, после ужасов и голода в недавних походах, утолив изрядный голод, их мысли были с оставшимися на берегу. Постепенно всех одолевает сон, и полная тишина наступила в каюте. Поручик заснул мёртвым сном. Когда он проснулся, транспорт уже стоял в бухте Феодосии в Крыму, Немного спустя, транспорт подошёл к пристани и разгрузил «пассажиров».

 

[Павел Стрелянов /К/]

МОЁ ДЕТСТВО В СЕРБИИ

Я родился 30 января 1928 года в городе Парачин в Сербии. Парачин находится в полпути по главной железнодорожной ветке между Белградом и Нишем. По этой ветке проходит и всё пассажирское движение между Парижем и Константинополем, включая знаменитый «Ориент Экспресс».

В Парачине мой отец, Борис Фёдорович Мордвинкин, работал химиком на стеклянном заводе. Моя мать Вера Валентиновна Руденко, была дочерью священника протоиерея Валентина Руденко. Бабушку звали Марфой Михайловной Острогорской. Мои родители встретились в Загребе, когда оба учились в университете.

 

Через несколько лет после моего рождения, папа перешёл работать на дрожжевую фабрику при пивном заводе в городе Ягодина, который находился севернее Парачина, на той же ветке железной дороги. Мне подарили трёхколёсный велосипед, на котором я часто уезжал без разрешения из дому, и маме приходилось меня искать. К счастью, я всегда уезжал навестить нашу хорошую знакомую Софию Бонифатиевну Горбунову, которая жила в нескольких кварталах от нас.

На праздники папа, мама и я часто ездили к дедушке и бабушке (родителям мамы) в Чичевац, который находился немного южнее Парачина. Мой дед был священником и жил при церкви, недалеко от железнодорожной станции. Чицевац – маленький городишко. Смутно помню церковь и дом, в котором жили дедушка и бабушка. Помню базар, который был по воскресеньям на улице у церковной ограды и куда мы ходили с дедом, который покупал мне сладости.

 

Раннего детства я конечно лично не помню, но по рассказам родителей, помню некоторые эпизоды моего раннего детства. Один из них случился в Чичевце, во время прогулки по насыпи, ведущей к станции, мы встретили свинью с малыми поросятами. Мы подошли к ним, и я начал прислушиваться к звукам, которые издавали поросята. Через несколько минут «захрюкал» и я, и у нас начался серьёзный разговор с поросятами и их мамой! Так я научился «хрюкать», талант которым пользуюсь до сих пор.

 

Также смутно помню наши поездки в русский монастырь, к которому нужно было ехать на пароме. Если не ошибаюсь, в монастыре жил владыка Антоний, который пошёл в монашество после окончания кадетского корпуса в Югославии. Владыка Антоний часто приезжал к нам на дом, и я любил прятаться под его рясой, когда он сидел в кресле. Говорят, что я делал и более серьёзные дела, сидя под его рясой.

Вскоре родился мой брат Вова, а затем и сестра Надя, Мне было около четырёх лет, когда Вова обварился горячим молоком из кастрюли, к которой он дотянулся из своей детской кровати, стоящей близко у плиты. Он сильно мучился от боли, и я помню, как папа носил его всю ночь на руках. Маме стало трудно справляться с тремя детьми и меня отправили к дедушке и бабушке в Чичевац.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Мне у дедушки предоставили полную свободу, и я разъезжал на своём велосипеде по соседям в сопровождении собаки – немецкой овчарки «Рекса». Его позже, к сожалению, убили, приняв его за волка. Я подружился с соседним мальчиком-сербом моего возраста, с которым проводил всё своё время.

Вскоре папа опять поменял работу и стал работать на сахарном заводе в Чуприи, городе, который находился в том же районе, где Ягодина и Парачин. Работа на сахарном заводе была сезонной, т.е. начиналась обыкновенно в октябре, когда кончали собирать урожай сахарной свёклы, и, в зависимости от урожая, продолжалась несколько месяцев. Папа параллельно с работой на заводе, занимался и пчеловодством, которое он очень любил.

 

Годовое рабочее расписание этих двух работ отлично сочеталось. В зимние месяцы, когда пчёлы на зимовке, он работал на сахарном заводе. Когда работа на сахарном заводе заканчивалась, начинался пчелиный сезон. Борис Фёдорович решил, что сможет сделать много больше и получить более солидный финансовый результат, если мы переедем в район, где он сможет купить дом и иметь свою столярную мастерскую.

Мастерская ему была нужна, так как он делал сам свои ульи, в которых соблюдал большую точность в размерах. Тем, кто не знаком с пчеловодным искусством, следует объяснить требования точности размеров в улье. Пчёлы очень требовательные к зазорам. Если зазор меньше или больше чем нужно, пчёлы заделывают его воском. Если зазоры заполнены воском, почти невозможно вынуть рамку из улья, или в лучшем случае, повреждается клетки вощины, и мёд вытекает. После выкачки мёда, когда рамка возвращается в улей, требуется дополнительная работа пчёл для восстановления повреждённых клеток. Пчёлам приходиться вместо добывания мёда заниматься другой непродуктивной работой. Это сильно влияет на количество собранного мёда, особенно когда подходящий нектар некоторых цветов ограничен во времени.

 

Борис Фёдорович также хотел найти лучший медоносный район. Такой район он нашёл в провинции Банат, недалеко от левого берега Дуная в селе Мраморак. Там он нашёл два рядом стоящих дома. В одном жила наша семья. Во втором была расположена столярная мастерская. Правда эти дома были на самой окраине села, рядом с цыганским районом. Как не удивительно, цыгане оказались отличными соседями. За все годы нашего пребывания в Мраморке, у нас в доме ничего не пропало. Не так гладко прошло с другим соседом-сербом, о котором расскажу позже.

 

[Павел Стрелянов /К/]

В километрах 8-ми от нашего дома в Мраморке, стоит громадный лес, в котором растёт, главным образом белая акация. Также есть, в малом количестве, и липа. Не знаю почему, но по преданию этот лес был посажен по распоряжению Наполеона. Насколько это правда, ручаться не могу. Почва, на которой растёт акация, песочная. Очевидно, когда-то здесь протекал Дунай. Чтобы предохранить плодотворные поля этого района от песка, надуваемого ветром сугробами, и посадили этот лес. Акация, как известно пчеловодам, является отличным медоносным растением, которое начинает цвести ранней весной.

 

 

 

Борис Фёдорович, который к тому времени уже имел свыше двухсот ульев, увозил их в этот соседний лес. У него был раскладной барак, где он жил на пасеке в лесу. Сезон начинался с цветением акации. Затем начинала цвести липа, мёд от которой очень ценился в Сербии. Заканчивался сезон цветением, так называемого в Сербии «босилька», которого я больше нигде не видел. Босиляк начинал цвести на полях, после того как была скошена пшеница. Этот цветок напоминал миниатюрную сосну. Цветы были белого цвета, в виде миниатюрных колокольчиков, очень приятного аромата. Пчёлы также собирали мёд и с клевера, на полях окружающих лес.

 

 

 

Я очень любил бывать на пасеке, где проводил всё свободное время. Особенно любил спать в бараке, в лесу. С раннего детства у меня появилась любовь к природе, к лесу. Помогал папе в работе с пчёлами и узнал многое, что требуется в пчеловодстве. Папа очень серьёзно занимался пчеловодством и считался в Сербии ведущим пчеловодом. У него был дневник на каждый улей. Каждая матка была отмечена краской, на каждый год – разный цвет. Каждый третий год он менял матку, таким образом, поддерживая продуктивность улья. Заменял он старую матку молодой маткой из ульев, которые давали лучшие результаты по сборке мёда. Также он вёл метеорологический учёт, записывая температуру, осадки и силу ветра. Применял он эти данные в решении, когда, например, вывозить пчёл в лес, когда привозить обратно.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Помню наше первое Рождество в Мраморке. Мне было тогда лет пять. На ёлке я нашёл подарок – свой собственный гребешок! Нужно сказать, что в детстве у меня были очень густые вьющиеся волосы, и не каждый гребешок был способен справиться с моей шевелюрой. Между прочим, все мои дети унаследовали такие волосы, но большинству дочерей это почему-то не нравилось, и они сидели часами в борьбе с кучерявыми волосами.

 

 

 

В ту же зиму у меня был случай, когда я провалился через лёд и чудом не утонул. Одевшись тепло и натянув свои новые резиновые сапоги, отправился я к водяной мельнице. Мельница находилась довольно близко от нашего дома, в подножье холма. У мельницы был сделан запруд, куда вливался ручей, у которого было несколько источников, откуда мы брали воду для питья, которая была очень чистая и вкусная. Было довольно холодно, и пруд покрылся льдом. У берега с моей стороны лёд был довольно толстым, и я решил поскользить по нему в моих новых сапогах. Это занятие мне очень понравилось, и очень этим увлёкся, не заметив, что у противоположного берега пруда, куда вливался ручей, лёд был гораздо тоньше.

 

 

 

Я вдруг провалился через лёд, но, к счастью во время падения мои руки были подняты на уровне плеч, что и предотвратило меня полностью погрузиться под лёд. Я долго пытался, двигая руками и ногами выбраться опять на лёд. Наконец это мне удалось, и я осторожно пополз по льду к берегу. К сожалению, я не сообразил снять сапоги и вылить воду из них, хотя вряд ли я смог бы это сделать, так как даже дома я не мог их сам снимать. С трудом я поднялся через сугробы по холму домой. Пришёл домой в виде замёрзшей сосульки. Мама сразу кинулась меня раздевать и переодевать в чистое бельё. У меня поднялась сильно температура и стали болеть все суставы, особенно колени. Я просидел всю зиму закутанным в одеялах с сильными приступами ревматизма.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

На следующий год я пошёл в сербскую основную школу. Учился я неплохо, конечно благодаря папе, который со мной часто занимался и значительно расширял мои горизонты.

Он не придерживался только требований школы, но объяснял мне более подробно о данном предмете. Он также часто читал нам русские книги: сказки, басни, поэзию. Особенно мы любили сказку о царе Салтане. В то время мы её знали почти наизусть.

 

Наша школа находилась в центре и была угловым зданием. Перед школой был сравнительно большой парк. Помню хорошо каштановые деревья в парке. Мы любили осенью собирать эти каштаны. Правда, их мы, главным образом собирали как корм для наших коз, которые каштаны очень любили. У нас было несколько коз, и мы питались козьим молоком. Особенно любили свежее парное молоко. В середине квартала рядом со школой, стояла сербская православная школа. Между прочим, половина населения нашего села, как и в большинстве других селений и городов в Банате были немцы-швабы. Они были католиками, и их церковь стояла сбоку парка. На другой стороне парка находилось сельское управление.

 

Ученики школы, а также наша семья, ходили в православную церковь по субботам и воскресениям. Во время богослужения в воскресенье, ученики школы по очереди читали апостола, как задание по уроку Закона Божьего. Когда пришла моя очередь читать апостола, священник-преподаватель дал мне апостола на дом, чтобы я поупражнялся и привык к древнеславянскому письму. Я усердно занимался апостолом с помощью папы, и, конечно, выучил апостола, который должен буду читать в церкви, от многих повторений, наизусть.

 

Вышел на середину церкви. Нервничаю. Как только батюшка открыл Царские Ворота, я начал читать апостола. Незаметно даже для себя, я оказывается так быстро «отбарабанил» апостола, что не успел батюшка ещё выйти с кадилом, а я его уже закончил. К счастью ни папа, ни батюшка мне по этому поводу ничего не сказали. 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

В школе я был, сравнительно с другими одноклассниками, малого роста. Это мне совершенно не мешало часто вступать в драку с другими мальчишками, так как в детстве я был очень вспыльчивым. Помню однажды по дороге в школу, куда мы ходили группой, кварталов за восемь, подрались двое мальчишек. Один вытащил перочинный ножик и стал им угрожать другому. Увидев нож, я почему-то очень рассердился, и кинулся отнимать у него нож. Правда, окончилось это маленьким порезом моей правой руки, но я нож отобрал. С тех пор мальчишки стали относиться ко мне осторожнее.

 

 

 

Однажды я вернулся домой довольно рано. Зашёл в дом, обошёл весь сад, зашёл в папину столярную мастерскую, но дома никого не было. Я решил, что очевидно все поехали к папе на пасеку. Решил и я отправится на пасеку, хотя это и было свыше восьми километров от дому. Дорогу я знал очень хорошо, даже «сокращёнки». Подпрыгивая, пошёл я в лес. Шёл я по опушке леса. Не доходя до пасеки, которая стояла у избы лесника, был виноградник, в котором работали крестьяне. Увидев маленького мальчишку одиночкой в лесу, далеко от всех населённых пунктов, очевидно, решили, что я потерялся и побежал меня поймать. Не зная, с каким намерением, они хотели меня поймать, я быстро побежал в лес и они потеряли мой след. Когда я, наконец, пришёл на пасеку, папа был очень удивлён моим появлением. Конечно, папа был на пасеке один. Он решил сразу отвезти меня домой, чтобы мама не начала волноваться, что меня дома нет. Папа занял верховую лошадь у лесника, и мы поехали домой. Мне не особенно понравилось сидеть с папой в седле, и я большую часть пути шёл пешком.

 

 

 

Большинство улиц и дорог, кроме центра, в Мраморке были немощёные. Летом в сухую погоду в колеях дорог был толстый слой пыли. Мы любили босиком играть в этой пыли, изображая паровоз. Разница была только в том, что паровоз выпускал пар. Наш «паровоз» поднимал облако пыли.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Как-то я постучался в калитку к соседу, чтобы вызвать соседнего мальчишку поиграть. Под калиткой собаки прорыли проход, по которым они вылезали на улицу. Не ожидая этого, вдруг из-под калитки высунулся пёс, который мгновенно укусил меня за ногу. Полилась кровь. Я быстро побежал на дорогу и присыпал рану пылью. Вскоре кровь на ране запеклась, кровотечение прекратилось. Заражения крови у меня после этого не было. Через несколько дней, я сорвал запёкшую кровь. Никакого признака воспаления на ране не было видно. Сейчас, я уверен, что все были бы в ужасе от такого метода лечения, и мне бы пришлось мучиться от последствий прививок от столбняка!

 

 

 

На следующий год меня послали учиться к дедушке в город Куршумлия, куда его перевели на другой приход, где под его подчинением было около 20-ти священников, Куршумлия находится около 60-километров на юг от города Ниш, который находился на той же главной железнодорожной ветке, что и Парачин, Ягодина и Чуприя. Куршумлия была конечной железнодорожной станцией на второстепенной ветке. Учился я очень плохо, так как не было надзора. Дедушка был очень занят церковными административными делами.

 

 

 

Я очень любил ездить с дедушкой верхом по горным дорогам его епархии. Меня очень баловали священники, которые приезжали к дедушке за жалованьем. Они всегда давали мне деньги мелочью на сладости. Некоторые давали больше, другие меньше. Я до того обнахалился, что повесил над дедушкиным письменным столом объявление, где я установил минимальную сумму, которые священники должны были мне платить. Что-то вроде теперешней мафии в России, с одной только разницей, что мои требования были гораздо меньше в процентном отношении. Конечно, священники приняли это за шутку, но платили! Дедушка это объявление не заметил, пока священники не начали шутить на эту тему. Узнав об этом, дедушка меня здорово выпорол ремнём и в негодовании сорвал моё объявление. Кажется, это была моё первое и последнее наказание от деда.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Дедушка тоже занимался пчеловодством. Около двадцати ульев стояли у него в саду. Я часто деду помогал в работе с пчёлами, так как считал себя опытным в пчеловодстве.

 

На заднем дворе у деда был свинушник, где выращивался поросёнок для рождественского праздника. Я ежедневно затеивал разговоры с поросёнком, на языке который я выучил в детстве. В этом дворе мне было позволено рыть свои окопы и строить крепость, на что я тратил много времени. Копаясь в этом дворе, я нашёл много старых монет из турецких времён, включая несколько золотых и серебряных.

 

 

 

Моё любимое занятие было «игра в войну». Кругом Куршумлии было масса окопов, оставшихся ещё от Первой Мировой Войны. Я собирал компанию мальчишек моего возраста, и мы ходили на эти окопы играть. Наше вооружение заключалось, кроме деревянных сабель и пик, в игрушечных пистолетах. Стреляли патронами, скорее «пыжами», сделанных из пробки с взрывчатым сердечником, который взрывался при нажатии курка. Куски пробки вылетали из дула с пламенем и дымом, но никакого физического, на нормальном расстоянии, вреда не приносили.

 

 

 

Однажды у меня получилась осечка, когда я играл в одиночестве. Так как «пыж» не вылетел из дула, я решил её вынуть ножом. Во время этой процедуры, «пыж» вдруг взорвался и ослепил меня, так как я держал дуло пистолета близко перед глазами. Я потерял зрение на несколько часов и сидел беспомощно в горах, довольно далеко от дома. К счастью зрение начало постепенно возвращаться и я с трудом добрался домой, а с пистолетом стал обращаться осторожнее.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Неожиданно в Куршумлию приехал папа, узнав о моих плохих успехах в школе. Боясь получить большую «трёпку», я убежал на весь день в горы. Когда я вернулся, наконец, домой, к моему удивлению, папа меня не выпорол, а серьёзно со мной побеседовал. Оказывается, что он решил отдать меня через пару лет в кадетский корпус, а для этого, за оставшихся полтора года, мне нужно серьёзно заняться русским языком. Из-за этого, мои родители решили переехать в Панчево, где была русская школа. Только сейчас я понимаю, какие жертвы им пришлось перенести для того, чтобы дать мне возможность поступить и учиться в кадетском корпусе.

 

 

 

Между прочим, моя мама закончила русский женский институт в Великой Кикинде. Хотя папа в кадетском корпусе не учился, но у него было много знакомых кадет, и он высоко ценил воспитание в кадетских корпусах.

 

Мы переехали в Панчево и жили на квартире между русской больницей и русской школой. В русской больнице, на втором этаже была устроена маленькая церковь, куда мы ходили по субботам, воскресеньям и праздникам.

 

 

 

Город Панчево находится в провинции Банат, в 16-ти километров от столицы Белграда, на противоположном, левом берегу Дуная. Сам город стоял на реке Тамиш, который вливался в Дунай. Мы стали часто ездить в Белград, за покупками в новооткрывшемся универмаге, который на нас произвёл колоссальное впечатление. Также побывали и в театре на «Золотом Петушке», который мне очень понравился. В Белград мы обыкновенно ездили поездом, а летом предпочитали ездить на пароходике и любоваться природой и мощным Дунаем. Пароход выходил с пристани на реке Тамиш, а затем на запад по Дунаю, вверх по течению, в Белград, а затем по реке Саве к пристани у Земунского моста. С этой пристани было ближе к центру Белграда, чем от железнодорожной станции на Дунае у Панчевачкого моста.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

На окраине Белграда жил мой дядя Николай Валентинович Руденко, которого я часто посещал и любил слушать его, когда он играл на мандолине или балалайке. Дядя Коля был «вечным студентом», хотя уже был женат и имел дочь – Ирину. Жену звали Валентиной.

Дядю Колю финансово поддерживал его отец, мой дедушка - священник, и поэтому дядя Коля особенно не спешил заканчивать университет. Он своими руками построил бетонный домик, вокруг которого посадил фруктовые деревья и имел пару ульев.

 

Поступил я в русскую школу. Во всех четырёх классах было не больше двадцати учеников. В среднем приходилось около пяти учеников на каждого преподавателя. Благодаря этому преподаватель поддерживал тесную связь с каждым учеником. Это сильно влияло на положительный результат учения. Я быстро справился с русским языком, особенно с таблицей «буквы ять». Правда и папа много со мной занимался, когда не уезжал на работу на сахарный завод.

 

Одна из учениц моего класса была Лена Казакова. Откровенно говоря, других одноклассниц я совершенно не помню. Я считаю её моей первой детской любовью. Она жила в Панчевачком Рите, где её отец заведовал водокачкой, которая выкачивала воду из низколежащей, но очень плодородной равнины. Эта равнина была защищена от Дуная высокой насыпью. Отец Лены разрешил папе поставить свою пасеку и барак на их участке.

[Павел Стрелянов /К/]

Мы часто ездили на водокачку: когда с папой – работать с пчёлами; без папы, главным образом встретиться с Леной, что не всегда удавалось, так как я стеснялся к ним заходить, а они меня приглашали зайти только когда замечали, что я пришёл в барак. Конечно, это было, главным образом, летом. В учебное время я видел Лену в классе каждый день.

В весеннее время, когда Тамиш разливался, и соседние леса были под водой, мы увлекались плаваньем на стволах срубленных деревьев, которые лежали в воде. Для этого мы делали вёсла и находили подходящий ствол дерева. Садились вдвоём на него и плавали среди деревьев. Единственно должны были быть очень осторожными и случайно не выйти в русло реки. Течение в русле было сильное и могло нас занести.

Ходили мы летом и на рыбную ловлю на Тамиш, Дунай и заливы в лесу. Особенно богатым рыбой были заливы, так как когда уровень воды спадал, рыба уже не могла выйти из заливов, и её можно было ловить руками. Летом я проводил целые дни на рыбалке, пока случайно не познакомился с русскими скаут-разведчиками.

 

На мои именины 6 мая в день Св. Георгия, вся наша семья вышла на прогулку по другую сторону на правый берег Тамиша и пошли по насыпи, в направлении к водокачке. Услышали русскую речь за кустами и решили проведать, кто там. У костра, перед палаткой, сидели и варили кашу несколько мальчиков старшего возраста. Они были одеты в скаутские формы с оранжевыми галстуками и русским трёхцветным флагом на рукаве. Они пригласили меня остаться с ними, и я провёл весь день с ними. Показали, как вязать разные узлы. Разучили несколько русских песен. Мне всё это очень понравилось, и я стал членом звена «Коршун».  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Это было в 1937 году. Почти каждую субботу мы выходили в поход с ночёвкой в соседние леса. Осенью, когда погода стала неподходящей к походам, мы делали звеньевые сборы на дому, где главным образом занимались подготовкой лагерного инвентаря. В те времена приходилось делать всё самому. С помощью наших мам, мы сшили звеновой оранжевый флажок с чёрным изображением коршуна. Также мы сделали палатку. Для этого был куплен белый материал, из которого шили для сербских солдат нижние рубашки. Когда отдельные части палатки были выкроены и сшиты, мы их пропитывали воском, разглаживая утюгом через тряпку. Таким образом, палатка становилась непромокаемой. Также на звеньевых сборах проходили разряды, разучивали песни, вязали узлы.

 

 

 

На следующий год я поехал в скаутский лагерь в Шуметлицу, которая находится в десяти километрах на север от города Нова Градишка в Хорватии. В лагере было человек пятьдесят, большинство из Белградского отряда. Спали мы в палатках, которые были сделаны таким же способом, который мы применяли на наших звеньевых сборах в Панчеве. Здесь я встретил среди руководителей, большинство студентов, учившихся на факультетах Белградского университета, которые в последующие годы стали организаторами русских скаут-разведчиков во всём мире. Среди них были Слава Пелипец, Малик Мулич, Слава Полчанинов и другие. Детали лагеря и моё участие в Организации Российских Юных Разведчиков (ОРЮР) надеюсь описать подробно в специальной главе.

 

 

 

Осенью 1938 года я поступил в Русский Кадетский Корпус в Белой Церкви.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

РУССКИЙ КАДЕТСКИЙ КОРПУС до войны

 

 

 

В сентябре 1938 года я поступил в Первый Русский Великого Князя Константина Константиновича Кадетский Корпус в Белой Церкви, в югославской провинции Банат.

 

Директор корпуса был, вступивший в исполнение своих обязанностей с августа1936 года, генерал-майор Александр Григорьевич Попов (или «генпоп», как его называли кадеты).

 

Родился он в городе Ейске, Кубанской области. Окончил Ейское реальное училище и, затем Киевское военное училище в 1905 году. Был выпущен подпоручиком в 8-й стрелковый батальон в Ташкенте. В 1909 году поступил в Александровскую Военную Юридическую Академию, которую окончил в 1912 году. Проходил службу, вплоть до октябрьской революции 1917 года, в военном юридическом ведомстве, сначала в Одессе, потом в Санкт-Петербурге, который покинул весной 1918 года и пробрался в Кисловодск.

 

 

 

После освобождения этого города от красных отрядом генерала Шкуро в сентябре 1918 года, переехал в Екатеринодар и служил в судном отделе штаба генерала Деникина до 1920 года и генерала Врангеля в Крыму, вплоть до эвакуации. Эвакуировался с армией в Константинополь, где продолжал службу в штабе Главнокомандующего, в должности помощника главного военного прокурора, также и после перенесения штаба в Сремские Карловцы, в Югославии. Приказом генерала Врангеля 18 апреля 1922 года был произведен в чин генерал-майора. После расформирования штаба в 1926 году, получил назначение в Русский Кадетский Корпус в Сараево, на должность преподавателя истории и законоведения.

 

 

 

Большинство воспитателей кадетского корпуса были строевыми офицерами Русской Армии и патриотами России. Эти патриотические чувства и любовь к России они передали молодым кадетам, большинство которых родились уже за границей. Жалованье получали они малое и с перебоями. Финансовая поддержка шла через Русский Комитет при сербском правительстве. Поддержка кадетского корпуса была главным образом инициативой короля Александра, который сам закончил военное образование в России. Родители, которые были финансово способными, платили за обучение своих сыновей, но большинство кадет обучались бесплатно.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Кадет Юрий Мордвинкин 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Помещение кадетского корпуса было военной казармой, которую король Александр передал кадетскому корпусу. Это трехэтажное здание, вытянутое в одну линию, стояло у военного аэродрома, почти что у границы с Румынией. В подвальном помещении размещались кухня и склады. При выходе из вестибюля – парадная лестница, направо и налево коридоры, обращённые в столовые. В левом крыле – Первой Роты. В правом крыле – Второй и Третьей Роты.

Напротив столовой Первой Роты, вдоль «Полтавского коридора», находился гимнастический зал, переплётная мастерская и музей, которыми заведовал полковник П. В. Барышев. (Полковник Барышев отказался выезжать в Германию в 1944 году, и был расстрелян местными партизанами-коммунистами.)

 

Одной из достопримечательностей, выставленных в музее, был стол, за которым был убит во время Гражданской Войны генерал Корнилов, верховный командующий Русской Армии во время Первой Мировой Войны, основатель Корниловского полка, а затем знаменитой Корниловской дивизии, во время Гражданской Войны.

В музее хранились 95 знамён Императорской армии, в том числе 7 знамен Суворовских полков. Кроме того, были знамена Полоцкого, Симбирского и Сумского корпусов. Полоцкое знамя ежегодно выносилось на молебен в день корпусного праздника 6-го декабря, а в канун праздника Полоцкого корпуса и роты Его Высочества 19 декабря в день Св. Николая Чудотворца, переносилось в роту, где оставалось под почётным караулом до вечера дня праздника. Музей к 1940 году имел около 4000 экспонатов и имел наиболее обширное и ценное собрание во всем Зарубежье.

 

В конце столовой также размещался корпусной лазарет (или «Назарет», как я его назвал в моём первом письме родителям). При входе в столовую Первой Роты, в «Полтавском коридоре», размещалась «лавочка», где во время послеобеденного перерыва мы могли купить сладости и почтовые марки, конечно, если были деньги выделенные родителями на счету у воспитателя класса. Напротив столовой Второй и Третьей рот, находился большой зал, где, с одной стороны был церковный алтарь, а с другой – сцена. Алтарь закрывался большими панелями с изображением Московского Кремля, талантливо исполненным кадетом Крымского Корпуса Евгением Прудковым. Панели снимались во время богослужения. Богослужения велись по субботам и воскресениям, а также по большим праздникам. Во время богослужений я пел в церковном хоре.

 

[Павел Стрелянов /К/]

На стенах зала портреты наших Монархов, Короля Александра, Шефа корпуса великого князя Константина Константиновича, героев 1812 года, генерала Врангеля и двух директоров, генералов Римского-Корсакова и Адамовича. Большинство этих портретов было работой кадет. Плафон сцены был разрисован иллюстрациями к русским сказкам, работы крымского кадета барона Георгия Корфа. На сцене несколько раз в год ставились музыкальные и театральные спектакли. Также на этой сцене, но за закрытым занавесом, каждый год, происходили между классами каждой роты соревнования по пению. Победитель между классами каждой роты этого соревнования получал приз, который ставили в классе на почётном месте. Нашему классу XXVI выпуска, удалось получить этот приз только в последний год существования корпуса в 1944 году.

 

По выходе из зала, во «Владикавказском коридоре», направляясь к парадной лестнице, была картина здания Владикавказского корпуса. Также в этом коридоре висели на стенах портреты Российских Царей и Императоров и рисунки зданий Киевского и Одесского корпусов.

 

На втором этаже вдоль «Полоцкого коридора», размещались спальни и классы Первой Роты или Роты Его Величества, а также комнаты, в которых жил директор корпуса генерал Попов и его кабинет, находящиеся над помещением лазарета. На третьем этаже – в левом крыле здания вдоль «Киевского коридора» располагались спальни и классы Второй Роты. В правом крыле, вдоль «Одесского коридора», были спальни и классы Третьей Роты. При входе с лестницы, размещались музыкальные залы, окна которых выходили на задний двор. Здесь проводились репетиции духового и балалаечного оркестра. Напротив музыкальных комнат был расположен корпусной «цейхгауз», где хранились и выдавались форма и бельё.