Из архива Кубанского Атамана генерала Науменко

[Conell]

7 часов назад, Павел Стрелянов /К/ сказал:

* Стольников Георгий Константинович – р. 1917 г., в эмиграции. В Русском Корпусе в 1-й сотне 1-го полка, офицерские курсы РОА, подпоручик.

После 1945 в Марокко, активист НОРР. Умер в Касабланке в 1948 г.   

 

 

В августе 1948 г., Стольников Г.К. спас всех марокканских рабочих из

производственного помещения, в котором возник пожар. Но, поскольку сам он выходил

последним через стену огня, то получил смертельные ожоги.

К сожалению, могила не найдена.

 

Изменено 23 августа, 2023 пользователем Conell

[Павел Стрелянов /К/]

15 часов назад, Conell сказал:

В августе 1948 г., Стольников Г.К. спас всех марокканских рабочих из

производственного помещения, в котором возник пожар. Но, поскольку сам он выходил

последним через стену огня, то получил смертельные ожоги.

К сожалению, могила не найдена.

 

Спасибо, Conell.

[Павел Стрелянов /К/]

Что случилось у немцев, не знаю, но нагрузили нас работой, дав новые точки охранения. Новое задание: охранять комендатуру в Зайчаре, за сотню километров от Неготина. Наряд в семь человек с явным неудовольствием готовился к отъезду по приказу. Среди них и я. В голове вопрос: почему взвод­ный на меня окрысился, назначил…

Но вскоре луч просветления сверкнул в мозгу. Вспомнил я, как с душой нараспашку рассказывал всем и вся, что я блаженствовал много лет, живя в Зайчаре. Вот и удостоился, как сведущий обыватель сего города. Поделом мне, язык прикуси. Пиноцци Ваня за старшего, он будет караульным начальником, а мы, шестерки, часовыми. Будущей радости нам миллион и еще один в придачу. Поездка в Зайчар в нетопленых вагонах уже не обещала ничего хорошего.

Комендатура в Зайчаре расположилась почти на главной площади города, здание в три этажа. На втором разместились мы в уютной большой комнате, десяток кроватей в ней, печка, плита для приготовления еды, тарелки, чашки, столовые приборы и т.д.

Расположились. Молодой, прыщавый, в больших очках солдатик на ломаном сербском языке объяснил нам, что именно охранять, а насчет пита­ния заявил, что будем получать продукты, а готовить извольте сами. Снабжение раз в неделю плюс сухие продукты и по три папиросы в день. Сказал и смылся. Начали мы судить и рядить, что и как быть.

Единственный пост у главного входа в здание, все остальные входы и выходы наглухо закрыты. Так что нам охранять вход и выход из здания. Пост парный, на все 24 часа в сутки, и единственно хорошего было то, что молоденький солдатик принес нам, о радость, перчатки, подшлемники, толстенные шинели, длиннющие, почти до пят, и ни разу в жизни не виданные портянки, пропитанные гусиным жиром, чтоб мороз не кусал. На общем совете Ваня Пиноцци вызвался готовить еду и делить сухой паек на каж­дого. У нас осталось впечатление, что какой-то «невидимка» осмотрел нас во время нашего приезда и правильно оценил все наше богатство.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Караул юнкеров в югославянской форме на станции в Неготине, февраль 1943 г. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

И началась наша служба охранения. По утрам в семь часов выскакивал молоденький солдатик и, стоя у входа, приветствовал приезжающих на автомобиле офицеров: «Гутен морген, херр оберст, гутен морген, херр лойтнант», и заискивающе открывал перед ними массивную дверь. На протяжении дня мы их не видели, и только к вечеру повторялась процедура, но уже в обратном порядке.

А мы торжественно брали на караул в обоих случаях. Но служба оказалась тяжеленой и выматывающей. Днем парные часовые стояли по два часа до смены, затем два часа как дежурные и последующие два часа можно было спать или отдыхать, по желанию. Но зато ночью, когда свирепели морозы, больше часу не выдерживали, и получалось: час стой, час дежурь, час спи. И пока были свежие, все шло более-менее, но ежедневное стояние нас потихонечку подкашивало.

Бедняге Пи­ноци Ване приходилось еще туже: ночь не спи, следи за сменой караула, утром до обеда он готовил для нас еду, иногда с нашей помощью, и отсыпался, пока мы по-дружески следили за сменой часовых.

Мы, кажется, начали нес­ти службу 5 декабря, а к 20 декабря мы уже обалдели. А смены все нет да нет. Были случаи, когда наставала очередь выходить на пост часовому, а тот спал как убитый или засыпал на ходу. За всю мою жизнь в корпусе тяжелее этой караульной службы не было. Морозы, нехватка сна, однообразие жизни, когда знаешь, что будет через пару часов, что предстоит идти на пост, – все это действовало на психику. Кончились шутки и разговоры между нами, остались отрывочные фразы, и только. Но несли службу верно и безотказно, что нами двигало, не знаю. Наконец 8-го или 10 января к нам пришла смена.

Груз с плеч! Мы ожили, садясь в поезд на Неготин. За все время пребы­вания в Зайчаре я так и не смог навестить моих русских знакомых по прежней жизни, тем паче моих сербских друзей по гимназии. Но все ж произошла в 1944 году встреча, нерадостная, навеки. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Что-то творилось в нашем гарнизоне: слухи, настороженность нашего начальства, строже стала дисциплина, подтягивали нас, а про выходы в город сказали «адьё и гуд бай».

Катастрофа у Сталинграда сказалась. Немцы ходят хмурые, и, понятно, неко­торые исчезли, говорили, что услали на восточный фронт. Усилили ночные патрули, население почти исчезло, заперлись по домам. Рестораны пус­ты, из публики только немецкие офицеры и солдаты, но их мало. Проходит январь сорок третьего года, морозы сошли на нет, и февраль берет бразды правления. Снег почти растаял, и у нас новость: в поход! Куда – не знаем, все кипит в приготовлениях. Ожили, будет дело!

Мы идем с немцами, их мало, примерно полтора взвода, видно, весь расчет на нас. Подают грузовики, и мы мчимся по проселочным дорогам. Окрестности холмистые, с далекими лесами, дороги стали узкими для сельских телег, кузов машины подпрыгивает, а в нем и мы, так что папиросу к губам не под­несешь.

Остановились, вылезаем, вся колонна стоит у подножья отлогого подъема, команд нет, только условные знаки руками, повзводно идем направо и налево и, приближаясь к гребню, рассыпаемся в цепь. Всходим на гребень, нам открыва­ется вся местность. Вблизи, метрах в четырехстах, начинается большое село. Ближе к центру его видны большие двухэтажные дома, по улочкам бегут люди, доносятся до нас крики, раздаются пулеметные очереди по нам, пули свистят высоко, и невольно пригибаемся, ища глазами противника. Сзади раздаются приглушенно выстрелы бомбометов, и снаряды, шурша, пролетают над нами, и видим, как возле зданий поднимаются клубы дыма.

Одиночные выстрелы по нам, но без результата, из домов выскакивают редкие фигурки и бегут к цент­ру селения с винтовками в руках. Идем без выстрела, пулеметный огонь захлебнулся, видно, что бомбометы сделали свое дело и дают нам возможность входить в село с опаской, но без выстрела.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Бойцы старшего и среднего возрастов 1-го полка. Все чины в югославянской форме 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Мы вошли в Душановац. Село большое и, видно, богатое, на улице магазины стоят с разным добром, базар большой, видно, приготовленный к началу торгового дня. Но теперь прилавки опрокинуты, и мы давим ногами овощи и фрукты. Входим на главную площадь с толпой обезоруженных людей, вокруг них нем­цы, обыскивают. Остановились, смотрим и диву даемся, как это немцы, идя с нами, оказались впереди, захватив пленных. Но ларчик просто открывался: немцы обложили Душановац с двух сторон, мы были «показушной» группой, отвлекали внимание партизан, а с другой стороны немцы с ночи бесшумно обложили Душановац, и когда мы начали наступление, уходящие от нас пар­тизаны попадали к немцам как кур во щи. Хорошо придумано и блестяще проведено в жизнь. Наша рота была и статистами, и зрителями одновременно.

Мы вошли в Душановац без выстрела. За площадью стояли грузовики, и парти­заны со связанными руками взбирались в них. Все было кончено. Скомандовали сбор, и шли мы к нашим грузовикам не солоно хлебав. Так кончился наш поход, к которому так тщательно собирались. Без выстрела! Винтовки не пришлось чистить. Прямо не верилось, что так кончится. Немцы, вернувшиеся с облавы (фактически это было облавой), передали нам на кухню пару свиных туш и бочонок сливовицы, который каким-то образом оказался в нашей кантине, и мы так и не попробовали ни чарки.

Пришло небольшое пополнение, человек двадцать, пожилых (для нас), которые радостно братались с «дедами» бывшей второй роты юнкеров. Земляк земляка чует издалека, так говорили мы, наблюдая их встречу.

Неожиданно к нам прибыло человек десять немцев, все унтер-офицеры с обер-лейтенантом во главе. Были приняты полковником Христофоровым и долго у него пребывали. На следующий день вся рота в сборе, полковник Христофоров читает нам приказ по Корпусу от генерала Штейфона о том, что Русский Корпус с февраля месяца 1943 года числится в составе немец­кой армии со всеми правами немецкого солдата, что будем носить немец­кую форму и будем обучены немецкому уставу. И, указывая на прибывшего обер-лейтенанта, полковник пояснил, что тот с группой унтер-офицеров будет нас обучать.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Общая тишина встретила слова командира роты. Не верилось в услышанное, и команда «Разойдись» дала возможность в наших криках выразить наш протест. Общее возмущение царило среди нас, более взрослые (из второй роты) говорили, что подадут рапорт об увольнении из корпуса, другие им советовали не спешить, а прежде обдумать это дело, а затем высказываться, уйти всегда есть время, «поспешим, а потом будем себе чесать затылки».

Мы, молодежь, возмущаться возмущались, но решать, что де­лать, не собирались, надеялись на общее решение. Жизненного опыта нам не хватало. Обратили внимание на стоящего неподалеку обер-лейтенанта, с заложенными за спиной руками, спокойно наблю­дающего за нами. Полковник Христофоров, стоявший рядом с ним, поднял руку для привлечения внимания, и сразу взводные закричали: «Внимание!! Внимание!!», и наш гам затих.

«Подойдите ближе ко мне!» – попросил наш ротный, и когда мы густой толпой подступили к нему, сказал нам: «Слушайте и не перебивайте вопросами меня, я вам только объясню, чем вызван этот приказ. Наш Корпус так обносился, что вся одежда стала ветхой, все менять надо, обувь, все! Возможности шить почти на четыре полка формы нынче нет. Немецкое командование согласно одеть нас в немецкую форму, но чтобы быть одетым в нее, мы должны быть зачислены в немецкую армию, а чтоб быть зачисленными, должны принять их устав, другого выхода нет! Вопросов нет!! Отвечать не буду! Разойдись!!». Уходили мы со двора в наши помещения молча, всяк со своей думкой, и думки были невеселыми.

Часа полтора или два спустя, просунув голову в дверь, один из юнкеров другого взвода прокричал нам собираться, если хотим послушать «стариков», обсуждающих дело в зале. Зал уже был полон, когда мы вошли. За бывшей кафедрой, которая нынче служила письменным столом, восседала тройка из бывшей второй роты и отвечала на вопросы присутствующих. Всякий хотел высказаться, ожидая, что его решение будет правильным.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Чины Русского Корпуса – Георгиевские кавалеры, Первопоходники и Галлиполийцы в югославянской форме. Во 2-м ряду сидит справа полковник В.И.Третьяков 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Наконец среди шума и гама из толпы собравшихся вышел Невзоров Михаил*, продравшись сквозь толпу, влез на кафедру и попросил у присутствующих разрешения высказаться. «Говори! Говори!» – кричали уважаемому всеми «старику», популярному в нашей роте.

«Так вот, дорогие друзья, послушал я вас, вопросы ваши и ответы, что вам давали здесь присутствующие господа, - и он поклонился сидящей тройке, - прошу вас не перебивать меня с вопросами, пока не кончу. О чем идет речь, мы знаем и ищем пра­вильный выход из оного. Начну с нас, повидавших жизнь и имеющих опыт. Оставить Корпус и уйти в гражданскую жизнь нам трудно, места наши на прежних работах уже заняты, все знакомые сербы и полузнакомые, и их знакомые и друзья, все знают, что мы корпусники, и ответ нам будет всегда отрицательный, вы знаете, как сербы думают о нас, идущих с немцами, и вопреки тому, что мы их защищаем от коммунистов, им плевать. Мы для них изменники, они не станут вдаваться в то, что мы идем в борьбу идейно. Идти нам в четники?! (Тут раздался смех).

Нам всем пути отрезаны. Мы перешли Рубикон и сожгли свои корабли. Надо продолжать дело, на которое мы пошли с радо­стью, бросив все и вся. Возврата нет!! И не будет! Немецкая форма не изменит наши идеи, не изменит наш дух, и цель остается одна: это наша мать Россия! Так вперед до конца!».

На следующий день в строю мы все принимали уроки немецкого устава для пехоты. Подач об увольнении не было. И так трудились мы ежедневно, наука несложная, и мы одолевали ее.

Насчет форм говорили, что в скором будущем, что одевают пока Белград и первый полк. Забыл сказать, что по прибытии в Неготин нас переодели в коричневую форму, форму 2-го по­лка, которая качеством уступала нашей прежней форме из сербского сукна. А жизнь шла дальше, март месяц теплый, ранняя весна, природа про­сыпалась от зимнего сна, и мы с ней тоже. Забытые во время зимы знаком­ства, вернее сказать, отложенные до весны, стали снова завязываться.

---------------------------------------------------------------

*Невзоров Михаил Андреевич – р. в Югославии, окончил Первый русский КК. В Русском Корпусе юнкер 2-й сотни 1-го полка, Военно-училищные курсы 1942, подпоручик, 1943 в 7-й юнкерской роте 2-го полка (унтер-офицер), авг. 1944 в 6-й роте 4-го полка, затем в 5-м полку, 1945 в казачьих частях (лейтенант). Выдан в мае 1945 в Лиенце, 10 лет в лагерях, в 1955 не выпущен из СССР (как бесподданный), умер в Геленджике в 1986 г.  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Караулы в Прахово начали пользоваться теплым нашим вниманием и большим успехом, как-никак быть свободным на протяжении трех суток от устава, да и слу­жба в весеннюю пору была намного веселей. Затишье, походов нет, казарменная жизнь надоела. Уроки немецкого устава продолжаются, но уже нас шлифуют, повороты, отвороты, ружейные приемы, и ходим уже в строю на неме­цкий лад. Все как-то сжато, связано, нет жизненной легкости нашего русс­кого строя. Ну, что ж поделать, назвался груздем – полезай в кузов.

Апрель. Группа немцев ушла, остались только два унтера, оба симпатяги, старающиеся говорить по-русски, слова «водка» и«закуска» выучили хорошо, на практике. Способные ребята! Остальное придет со временем. Погода славная, почки деревьев наливаются, ландыши, а сердце из груди прямо выскочить хочет, тоже от зимней спячки проснулось. Начался давно забытый Корзо, и по вечерам гуляли, свободные от службы, завязывались знаком­ства, говорили комплименты. Все было радостно и весело.

В конце апреля кто-то из сербов, коммерсант, наверное, в зале кинематографа открыл танцульки, дамы бесплатно, а с нашего брата драли дешево. Начальство наше не запрещало, только вернуться надо было до десяти вечера. Опоздавшие – в карцер, на хлеб и воду на трое суток, чтобы не забывали на часы смотреть. У многих уже откровенно появились дамы сердца, за которыми ухаживали и гуляли с ними в парке в свободное от службы время. Некоторые из нас славились донжуанами, покоряющими сердца дам с первого взгляда. Но и другие старались не отставать, конечно, без соревнований. Отбивать даму запрещалось неписаным законом, который соблюдался без оговорок. В зале напитки не продавались и приносить их воспрещалось, но были ловкачи, и они в большинстве стояли у стенок, подпирая их.

Но и без алкоголя было весело отплясывать марши и вальсы, и иногда под граммофон в страстном танго с фигурами увлекали мы наших дам, скользя по залу и прижимая их к груди. Я не танцевал, был я неуч, еще не научился и вжимался в стенку, чтобы пропустить несущуюся в диком фокстроте пару. Но зато брат мой Юрий танцевал за нас обоих. Девушки просто липли к нему, прямо на удивление. 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Юнкера с подругами. Справа Г.Максимов  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Многие тихие молодцы из нашей роты снимали с себя овечью шкуру и носились в танцах так, что подметки отлетали. Наш скромный и тихий Игорь Ордовский, друг и собутыльник, оказался сердцеедом, познакомился с одной милой толстушкой и только с ней танцевал, водил в кино и гулял с ней в парке. Но мы, не ревности ради, а так, шутя, пели ему песенку тех времен:

Моя красавица мне очень нравится,

Походкой легкою, как у слона,

Танцует, как чурбан, поет, как барабан,

Но все ж милей ее на свете нет.

Игорек не обижался, лукаво улыбаясь. А я был обижен судьбой – или братом. Познакомился с очаровательной ба­рышней и, так как не танцевал, водил ее в кино и часто гулял с ней в парке. В один прекрасный день на прогулке увидела она невдалеке моего брата и спросила меня, кто это такой. Я радостно ответил, что это брат мой. «Так познакомь меня с ним!» Конечно, даме сердца отказать нельзя, и я их познакомил. После гуляния договорились встретиться через день. Через сутки, свежевыбритый, с букетиком цветов в руке стоял я в условленном месте. Стою, а ее все нет, думаю, что с ней случилось, трево­га в сердце, и вдруг после долгого ожидания вижу брата, гуляющего под руку с моей красавицей. Долго я размышлял, как быть, не драться же, брат он мой, и букет завял в моем кулаке.

Но кто неоспоримо имел славу ловеласа, так это Сахаровский Владимир*. Не было девушки, которая устояла бы перед его чарами. Кавалер пер­вой стати, веселый, юморист, он крутился в дамском обществе как рыба в воде. И добивался у дам всего без отказа, но в то же время прекрасно шел по службе, был на хорошем счету и выказал себя блестяще в скором будущем.

Может быть, многие скажут, что неуместно вести речь про амуры и танцульки, говоря о ратном деле, но это было неразрывно связано с нашей одинокой солдатской жизнью. Неготин останется навсегда в моей памяти как городок, в котором помимо долга и войны были светлые моменты, прису­щие юношам, входящим в жизнь. В этом городке сербы не были враждебно настроены к нам, напротив, тепло нас принимали.

 

[Павел Стрелянов /К/]

*Сахаровский Владимир Иванович – р. 1921 г., в эмиграции в Югославии, вольноопределяющийся, член Общества офицеров-артиллеристов. В Русском Корпусе юнкер 1-й сотни 1-го полка, Военно-училищные курсы 1942, подпоручик, во 2-м и 3-м полках, 1944 в 1-м батальоне 5-го полка (лейтенант), ранен у Мравинцы 2 мая 1944, с фев. 1945 командир 2-й роты того же полка. После 1945 вице-председатель СЧРК в Бразилии, ум. в Жакареи в 1996 г.

Подпоручик В.И.Сахаровский (пятый справа) с чинами РК в югославянской форме, г. Ушче 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Апрель кончается. Несем службу по-прежнему, то дежурим в Прахово на Дунае, то часовыми по очереди. Тепло, хорошо, шинели надеваем только ближе к ночи, и иногда немецкие унтера устраивают проверку: не забыли ли мы уставы немецкой пехоты.

Вот уж несколько дней, как «солдатский телефон» нудно повторяет одно и то же: «Уходим из Неготина, скоро в поход, не унывайте, старайтесь наверстать утерянное время!». Наверстывать нам было нечего, жизнь шла своим пор­ядком, часто до нас доходили новости из штаба нашего полка, находившегося в руд­нике Бор, что, по данным разведки, крупные соединения партизан якобы идут или будут идти на рудник, чтобы прекратить добычу меди, в которой нуждаются немцы. Ходили слухи о том, что хотят усилить гарнизон для обороны. И мы, услышав об этом, желали, чтобы послали туда кого угодно, только не нас. Бор славился плохой стоянкой, и никто туда не стремился попасть.

Накануне наши немцы-унтера исчезли, и след простыл, не сидится им у нас, скучно, по-нашему не балакают и отвести душу немецкую им не с кем. Говорили, что поймали группку из трех партизан, пытавшихся пробраться в Неготин. В тот же вечер дали нам приказ: собираться в поход на дело. Что в поход – это хорошо, но почему же ночью? Никто не отвечал на наши вопросы, и только из ближнего начальства кое-кто бубнил в ответ: «Приказ собираться, так собирайся, не приставай!»

К полуночи строем пошли за город, и в километре от него нас ожидали грузовики. «Повзводно садись, не курить», − раздается тихая команда, и, идя к своему грузовику, мы видим, что в других машинах уже сидят немцы, и мотаем себе на ус, что дело предстоит серьезное. Всю ночь тряслись мы по плохим дорогам, иногда останавливались, видно, офицеры проверяли курс по картам, и снова двигались с притушенными фарами. Холодно, хорошо, что в шинелях. Кто-то дремлет, покачиваясь, остальные сидят понуро, играем в молчанку. Рассвет, остановились. Забегали унтера: «Выходи, выходи, не шуметь, в колонну по одному». Полковник Христофоров дает указание командиру 1-го взвода на­чать движение за немцами, и вот идет наша цепочка в предутреннем рассвете. 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Подпоручик В.В.Гранитов-мл. перед взводом 

   

[Павел Стрелянов /К/]

Полчаса идем, и вот в полях перед нами замерцали редкие огоньки селения. Подходим ближе, и снова бегут унтера и громким шепотом командуют: «От первого взвода направо в цепь на пятиметровую дистанцию». И бежим, спотыкаясь, по кочкам непаханого поля. Издалека виден командир роты с поднятой рукой, так же поднимаются руки взводных и резким движением указывают вперед, и все повторяют: винтовку на руку, с предохранителя снять. Начались редкие выстрелы, свистят пули, партизаны заметили нас. Резко с разных сторон ударили пулеметы, свист пуль участился, и мы молча идем, не стреляя, нам противник не виден, хорошо замаскирован. Шуршат бомбометные снаряды над головами, клубы взрывов, по улочкам забегали фигурки людей, и то тут, то там стреляют наши с колена.

Огонь противника участился, слышны крики «вперед, быстрей вперед!», и мы почти бежим, уже стреляя на ходу. Краем глаза вижу, что некоторые из наших упали, не то споткнулись о кочку, не то ранены или убиты. Вдалеке крикнули «ура-а-а!», видно, ворвались в село. Мы влетаем тоже, перед нами все пусто, редкие тела убитых на земле, и мы проходим дальше, озираясь по сторонам. Сельская площадь перед нами, и на ней немецкие офицеры пожимают руку полковнику Христофорову, он первый со вторым взводом ворвался в село.

С противоположной стороны села появляются настороженные немцы, эта группа наступала с другой стороны села. Как выяснилось, они опоздали, может, замешкались где-то, но в любом случае, пришли поздно, что дало возможность главным силам партизан уйти в рядом стоящий лес. И сейчас уж поздно, ищи-свищи, а их след простыл. Немцы ходят озлобленные неудачей, так что повторить операцию, как в Душановце, не удалось. Селение называлось Ябуковац, наверное, от слова «ябука», что по-сербски значит «яблоко». У нас убитых нет, только несколько раненых, пара из них в тяжелом состоянии.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Вернулись в Неготин усталые, голодные и не солоно хлебав, и тут-то нас добил солдатский телефон: «Ратные друзья, в рудник Бор собирайтесь и с вашими милашками вы распрощайтесь». Сразу стало и скучно, и грустно, никому ехать в Бор не хотелось.

 Назначают меня, брата, Стольникова, Кашкарова, Дончука, Завадского и Елагина квартирьерами в Бор, осмотреть стоянку и распределить назначенные нам помещения. Унтер-офицер Пустовойтенко за старшего. Это дало повод отпраздновать в кантине наше назначение, и через сутки мы поездом катили в Бор.

Бор − большое поселение. Можно было его разделить на три части: старый город, раскопки и новый поселок. Длиннющий въезд в него, прямая как стрела главная улица, кварталы, разбитые квадратами как слева, так и справа, резко обрываются на некотором расстоянии перед раскопками. Издалека мне показалось, что это огромная яма, около километра в поперечнике, и неподалеку пара зданий с высокими трубами, испускающими густой дым. С правой стороны гора с бункерами и у подножия ее как по ниточке построенные в три ряда дома, видно, рабочий поселок, а за ними дома уже разбросаны как попало, спуск гористый и вдалеке редко стоят одинокие домишки, указывая на пеший выход из Бора.

Алексей Пустовойтенко, бывавший не раз по делам службы в Боре, повел нас в штаб полка. Штаб полка в руднике Бор. В офицерском собрании, в зале, на стене была написан портрет воина Русского Корпуса, стоящего ночью в метель на страже. Картина написана художником Николаем Николаевичем Пупыниным (казак Войска Кубанского, служил поначалу во 2-ом полку, а затем переведен в 1-ый), чтобы представить как квартирьеров. Командир полка полковник Б.А.Мержанов обошел наш маленький строй, спросил наши фамилии и, потрепав некоторых своих знакомых по плечу, удалился. 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Картина 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Расторопный унтер-офицер повел нас прямо в столовую, а после обеда мы отправились смотреть квартиры. Под довольно высокой горой, у самого ее подножия стоят те самые, вытянутые как по ниточке домики, каждый из них в три комнаты, приблизительно 5 метров в длину и 4 в ширину, что давало возможность поставить семь коек на семь человек. Примерно один дом на взвод по тому времени.

Пять или шесть домов в линии, а с задней стороны тех же домов такие же квартиры. Один дом с квартирами с двух сторон, и так три ряда домов. В последнем ряду крайний длиннющий дом построен для конюшен конного взвода 2-го полка.

Осмотрев все, определили квартиру для нашего командира роты и его канцелярии, а также назначили комнаты для господ офицеров, развесив всюду ярлыки, указывающие, кому куда селиться.

Управившись за полтора дня с работой, вздохнули с облегчением и, так как до отъезда в Неготин оставалось еще полдня, отдохнули знатно и даже побывали в «солдатен хайм» и в кино. Вернувшись в Неготин, продолжали тянуть лямку, ожидая, когда нас двинут на Бор.

К середине мая приказ был дан и мы, распрощавшись кто с жителями, а кто с «милашками», оставили этот городок, в котором многим из нас удалось познать впервые прелести и радости начала взрослой жизни.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Юнкер с девушками

 

[Павел Стрелянов /К/]

БОР. КОННЫЙ ВЗВОД   

Живее, друзья. На коня, на коня,

На поле! На волю честную!

На поле, на воле ждет доля меня,

И сердце под грудью я чую.

И смерти бестрепетно выдержать взгляд

Один только волен, кто он ?.. Солдат.

Иван Сагацкий

Тоска по оставленным насиженным местам сразу по прибытии в Бор сменилась любопытством, где мы, наша бродячая, как у цыган, жизнь брала свое, стушевалось прошедшее, и все взоры наши были устремлены в будущее. Закон жизни!

В Бор мы прибыли к концу месяца мая. Все помещения были уже приготовлены: не то немецкой комендатурой, интендантством нашего полка ли, не знаю, но на редкость хорошо все было устроено. Новые кровати, матрасы, одеяла, все пахло новизной и свежестью. Начались будни, наши немецкие унтера выскочили как из-под земли и снова начали укреплять наши познания немецкого устава. И немцы же преподнесли горькую пилюлю: сменили наши пулеметы «зброевки» на французские. Нельзя сказать, что плохие, но со «зброевкой» не сравнить, «зброевка» лучше.

Началось обучение, пристрелки новых пулеметов, что, конечно, нас, пулеметчиков, привлекало. Но были у них новинки, специальный прибор-мушка, для стрельбы по аэропланам. Что нас, пулеметчиков, озадачило − как стрелять по аэропланам, нам так никто и не объяснил.

Начались походы в разведки, мы изу­чали окрестности, села, хуторки, разбросанные по горам. Возвращались другой дорогой, ведущей к бункерам на горе над нашими казармами. Крутой спуск − и мы дома. Единственным недостатком постройки было то, что дома были так сильно прижаты к горе. Между горой и домом оставалась доро­жка в полтора-два метра шириной, и во время дождей ручьи нес­лись с горы и заливали нам комнаты, что пришлось во время стоянки в Бору пережить пару раз. Спасались, закрывая двери, но помогало слабо. Канавки для стока воды были настолько мелкими, что их заливало сразу, курам на смех.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Пока мы не осознали прелести жизни и стоянки в Бору, занимались разведками, довольно глубокими и чаще всего на север от Бора. Предполагалось, что гнездо партизан именно там. Ближние патрули состояли из трех человек, а в дальние шло всегда отделение с пулеметом. Однажды на ближнюю разведку по соседним горам была назначена сборная команда: Кашкаров за старшего, Жаго, Медведев, Свистунов, брат мой Юрий, Демченко и я как пулеметчик.

Дежурный по роте Петр Гаттенбергер указал по карте, куда двигаться, и раненько утром пошли гуськом в колонне по одному в указанном направлении. Удаляясь от Бора, пошли через холмы, напали на тропинку, которая нас повела зигзагом в горы и вывела на проселоч­ную, довольно широкую дорогу. По ней мы вышли к маленькому поселку в пять-шесть хат. Старейший из жителей принял нас любезно и разрешил нам сделать обыск по хатам, и все прошло спокойно и хорошо. На наши вопросы о следующих поселениях указал нам дорогу и дал в проводники своего внука, попросив отпустить его по прибытии в село. Обещали.

Пошли, мальчонка, вместо того чтобы вести нас по дороге, двинулся напрямик в лес и на наши протесты говорил: «Овде е брже» (здесь скорей). Походили с ним и вверх и вниз, попотели изрядно, но зато быстро оказались на верху­шке высокого холма, и село было внизу под нашими ногами. Мальчишка смылся, крикнув на прощание: «С богом!», и исчез меж деревьями.

Стоим и смотрим на село, на хатки, на ближайший лес, на дорогу к ним и дальше от них и на кучу людей на большой поляне между хатами. Фигурки людей движутся то вперед, то назад, доносятся звуки музыки. Танцуют.

«Да это ж свадьба, ребята!!» − заключает Медведев Юрий, знаток и песен, и веселья, был у Юрки слух и нюх на такие дела.

«Подождем, − говорит Кашкаров, − дай присмотреться, затем спустимся». Простояли мы еще немного и, не видя ничего сомнительного, начали спускаться вниз.

Когда подошли ближе, нас заметили, но беспокойства или бегства не наблюдалось. Однако все остановились, музыка затихла, танцы прекратились. Все смотрели на нас, и мальчики, засунув палец в рот, сто­яли как вкопанные.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

С местными жителями. Есаул Н.Н.Протопопов в фуражке, крайний слева его сын Николай 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Спустились мы начеку, из толпы вышел пожилой человек и, сняв шубару, подошел к нам: «Добро дошли, − говорит нам, −одакле сте?» (добро пожаловать, откуда вы?).

«Не брини, − говорит брат, − мисмо войско, има у селу партизана?» (не беспокойся, мы войско, в селе есть партизаны?).

Тот настороженно отвечает: «Нема, нема, овде е само свадба, моя черка се удае, добро дошли на наше веселье» (нету, нету, здесь только свадьба, моя дочь выходит замуж, добро пожаловать на наше веселье), − и, повернувшись зашагал к своим.

Что-то крикнул в толпу своих, как-то нерешительно заиграла музыка, но все остались стоять. «Айде! Айде! − кричал им Кашкаров, любитель веселья, − играй коло, играй коло! (давай, давай, танцуй коло)». И некоторые юноши начали танцевать коло и потихоньку в круг начали вливаться другие. У разодетой невесты на голове красовался венок, несколько ожерелий и монист позванивали в такт на груди, а жених ее вел коло, крепко притопывая ногами, обутыми в опанки. Публика разошлась и, не обращая на нас внимания, вплеталась в коло, и жених, ведя его, описывал зигзаги или вел кругом.

Отец невесты пригласил нас к столу, накрытому поблизости, предложил нам сливовицы, от которой мы отказались, но зато, видя куски баранины на подносах, попросили поесть и с одобрения хозяина садились по двое или по трое закусить, в то время как остальные стояли начеку.

Закусив, собрались было уходить, поблагодарили хозяина за еду, как вдруг он взмолился: «Дорогие солдаты, будьте добры, постреляйте немного!! Вы знаете наш обычай, свадьба без стрельбы − не свадьба, мы стрелять не можем, но вы зато да!!»

Переглянулись мы и, видя мольбу в его взгляде, обернулись к другу с вопросом: «Кашкарь, что скажешь?!» Старшой наш огля­нулся в поисках поддержки и, видя наши одобряющие взгляды, согласился. Брат мой и Демченко дали несколько выстрелов в воздух.

На первых выстрелах все как окаменели, но, поняв в чем дело, с радостным гиком поне­слись с пением и танцами праздновать свадьбу, а отец невесты со слезами радости на глазах кричал: «Такое! Такое! Хвала брачо, хвала!» (так, так! Спасибо, братья, спасибо!).

Мы уходили и долго еще слышали музыку и пение. У сербов была примета: если на свадьбе стреляют, молодых ждет хорошая жизнь. 

 

[Conell]

Добрый день, Павел Николаевич! С большим удовольствием читаю эти мемуары!. Это перевод или по- русски из дневника...? Если из дневника, то до чего ж красивый и правильный русский язык, читать легко и приятно!!! Спасибо Вам за интересные материалы. С УВ.

[Павел Стрелянов /К/]

11 часов назад, Conell сказал:

Добрый день, Павел Николаевич! С большим удовольствием читаю эти мемуары!. Это перевод или по- русски из дневника...? Если из дневника, то до чего ж красивый и правильный русский язык, читать легко и приятно!!! Спасибо Вам за интересные материалы. С УВ.

Здравствуйте, Сергей! Это рукопись О.Н.Плескачева, написана по-русски. В начале темы я говорил, что еще до работы над книгой "Чины Русского Корпуса" с С.В.Волковым, прочел все статьи Плескачева в "Наших Вестях". Еще тогда поразился, как хорошо и интересно он пишет. Убедился в этом, когда встретился с ним лично в нулевые годы. Замечательный был человек, Царствие Небесное! 

Спасибо за Вашу оценку.  

[Павел Стрелянов /К/]

Зачастил я наведываться в конный взвод второго полка и, с разреше­ния вахмистра, ходил с дневальным по конюшне, любуясь лошадьми. Дневальный, видя мою восторженность, рассказывал мне о лошадях, указывал на некоторых из них, называл их по имени, пошлепывая по крупу. Часто я бывал в том взводе, многие уже знали меня и попытались было дать мне кличку Конестрадалец, но слава вахмистру, который из-под своих длиннющих усов рыкнул: «Отставить», и меня оставили в покое.

Пару дней спустя после этого случая я снова торчал около конюшен и наткнулся на вахмистра. Козырнул ему, и он, благосклонно оглядев меня, сказал: «Опять здесь! Что, лошадок хочешь посмотреть?». Я подтвердил и признался также, что желал бы ездить верхом, он задумчиво посмотрел на меня и пообещал поговорить с командиром их взвода и дать ответ назавтра.

В тот же день на вечерней поверке, на которой присутствовал командир роты, после молитвы он обратился к нам с речью о том, что конному взводу из-за нехватки людей нужны доб­ровольцы ехать за лошадьми в Майдан Пек. Что это временно, пока не придет пополнение.

Две руки поднялись из строя, моя и еще одного любителя. Нас и назначили. Брат Юрка не лошадник, он предпочитал автомобили. Говорил мне: «Опять куда-то лезешь, непоседа ты, что тебе, надо скакать? Лошадиный пот нюхать?!» Но, выкурив со мной по папироске, он понял меня и согласился со мной, сказав, что страсть моя − на голову мне. Экий он непонятливый!

На следующее утро после поверки, получив временный перевод в конный взвод, предстали мы пред ясные очи полковника Попова*, командира конного взвода. А стоящий там в ожидании приказов вахмистр улыбался в усы, глядя на меня.

 

[Павел Стрелянов /К/]

* Попов Сергей Петрович – р. в 1882 г. в Калужской губ., из дворян, Калужская гимназия, ТКУ 1904, курсы АГШ 1917 (не ок.), Георгиевское оружие (?), подполковник 10-го улан. Одесского полка, и.д. начальника штаба 3-го кавалерийского корпуса, в походе ген. Крымова на Петроград и в боях под Петроградом в окт. 1917, арестован в Смольном. В Донской армии, на 25 июня 1918 заведующий отделом в Донской ОАШ, затем в штабе Донского атамана, командир сводного кавалерийского полка, 1918 пытался формировать свой 10-й уланский полк на Дону при Донской армии, в Русской Армии авг. 1920 в 1-й кавалерийской дивизии, с окт. 1920 командир 7-го кавалерийского полка, полковник, галлиполиец, орден Св. Николая Чудотворца (24.01.1921), командир 1-го кавалерийского полка. В эмиграции в Любляне, Югославия, к 1931 командир 4-го кавалерийского полка, на 1 апр. 1937 член Общества офицеров Генштаба. В Русском Корпусе командир конного взвода 2-го полка, на 24 фев. 1945 командир конного взвода 4-го полка. После 1945 в Австрии, ум. в Канне в 1959 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Так начала сбываться моя мечта. Приготовления и cборы мои были коротки. Все лишнее, например ранец, отдал брату на сохранение. Не взял ни плащ, ни шинель, о чем потом очень сожалел. И в назначенный для поездки день я как штык торчал у дверей канцелярии конного взвода.

Ехало пять казаков, один калмык да я. На поезде, в товарном вагоне с лошадьми доехали до Бани Лука, затем до какой-то станции, где выгрузились и верхом пошли на Майдан Пек. К ночи остановились на ночевку на лужайке около леса, и тут я начал на практике учиться жизни кавалериста. Расседлать коня, поводить, чтобы остыл, напоить и задать ему корм, все под руководством калмыка, который очень радушно ко мне относился, но, видно, под указкой старшего в нашем маленьком отряде.

Бивак, костер, на треноге котелок, пар над ним, теплая ночь, и журчат разговоры казаков. И, как ни странно, чувствовал я, что я в своем кругу, что костер и всадники, сидящие вокруг, ржание отдыхающих лошадей, − все знакомо и все так нужно. Уморенный переживаниями этого дня я крепко спал в ту ночь, укрытый попоной. Рано на заре все были на ногах, седлая проворно коней, предстоял нам путь далекий.

Седлать я не умел, пытался и, не будь калмыка, который учил меня, как младшего брата (он был старше меня на три года), я бы осрамился. Все готово, казаки в группе, коней держат, поводья в руке, старший оглядел всех, бросил приказ: «Молитву!», и крепкий голос казака стал читать «Отче наш», и ясно звучала молитва в утренней тиши.

 

[Павел Стрелянов /К/]

На молитву