Из архива Кубанского Атамана генерала Науменко

[Павел Стрелянов /К/]

Вечером в кантине нам, группе унтер-офицеров, была предоставлена возможность познакомиться немного ближе с Б.Ф. Легковым **. Попивая жидкое немецкое пиво, мы задавали ему вопросы на разные темы, и он охотно нам отвечал, видя в нас жаждущую знаний молодёжь. Оказывается, Борис Фёдорович имел огромный боевой опыт. Окончив Павловское военное училище, в Первую мировую войну был на Кавказском фронте, а во времена революции уже в чине штабс-капитана дрался в рядах Алексеевского полка, начальником команды станковых пулемётов. Награждён орденами Владимира и Анны. Был пять раз ранен, перенёс контузию.

Россия для него была всё. Он своими словами, патриотическим подъёмом, душевной крепостью напоминал нам погибшего Алексея Вла­димировича Воскресенского. У нас создавалось впечатление, что бывшее русское офицерство бывшей императорской армии было кастой, отдавшей себя и жизнь свою служению Родине. И стали нам понятны слова песни одного из славнейших полков того времени, сочинённые в тяжёлый момент для нашей Родины:

 Я из гроба приду,

Мёртвым встану я в строй,

Где бессмертным стоял я, бывало.

--------------------------------------------------------------

** С его сыном, Алексеем Борисовичем, кадетом и корпусником, мне довелось быть знакомым и много общаться по телефону Москва-Каракас. – П.С.-К.  

Легков Алексей Борисович – р. 16 июля 1923 г. в Австрии, сын офицера, в эмиграции в Югославии, Первый русский КК 1941. В Русском Корпусе в 3-й роте 1-го батальона 1-го полка с 1941, ушел из Корпуса, поступил в Венский институт 1942, офицерская школа во Франции 1944, лейтенант. С 1947 в Венесуэле, ок. университет, инженер, доктор наук, ум. в Каракасе 11 сен. 2013 г.  

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Ветераны Русского Корпуса в югославянской форме. Кос. Митровица, 1943 г. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Я сегодня дежурный по роте, хлопот полный рот. То следи за нарядами, то на кухне. Следить за порядком и чистотой. Присутствовать во всём. Дышать жизнью роты и властвовать над ней на протяжении суток. Дежурный офицер да я, мы вездесущи и в курсе всего. Мы – власть.

Мой командир взвода, лейтенант Дуброва, сообщает мне приятную новость: я представлен к ордену за бой под Лешаком. Я рад, но сдерживаюсь, напускаю серьёзный вид очень занятого унтер-офицера. Но лукавить не в моей натуре, тем более что все уже знают и пользуются моментом поздравить. Костя Пасешников поздравляет также, моя ладонь теряется в его лапе, и я боюсь, что он вырвет мне руку из плеча. Он крепко дружит со мной и братом, и, как часто бывает, наша дружба длится с первого дня знакомства.

К полудню узнаю новость, что нас куда-то переводят. Слухами земля пол­нится, но на сей раз данные точные, однако куда нас кинут – неизвестно. В ожидании более точных сведений мы служим по-прежнему. Пятая рота в одной из разведок неожиданно была атакована из засады и понесла первые потери в людях. Правда, к нашей чести, пятая лихо с налёта атаковала и, окружив партизан, уничтожила их, захватив двух пленных. Тревожные времена у нас надвигаются. Советские войска из Румынии ворвались в Сербию. Идут большие и упорные бои. Наши солдаты из одесского пополнения чувствуют себя неладно, но, видя выдержку и спокойствие других, берут себя в руки. Правда, парочка из тех ребят, что слишком остро переживали, исчезли, дезертировали. Поиски их не привели к ре­зультатам.

Дня через три из села поблизости пришли крестьяне, рассказали, что нашли неподалёку трупы убитых пар­тизанами солдат. Назначили наш взвод для проверки и опознания. К нашему сожалению, опознали в убитых наших солдат. Несчастных перед смертью страшно мучили, половые органы отрезаны, пальцы рук вывихнуты, глаза выжжены папиросами. Всем стало понятно, что партизаны перебежчиков не принимают, и это был яркий пример, как они с таковыми расправляются.

Похоронив убитых, вернулись в роту, и видел я, как бойцы нашей роты накинулись на ребят нашего взвода в поисках вестей, и как взволнованно слушали их рассказы об увиденном. Думаю, что те, у кого прежде шевелилась мыслишка стать перебежчиком, отрезвели сразу, поняв, что пощады не будет.

Через пару дней получаем приказ готовиться к походу, и раненько утром, погрузившись, несёмся в железнодорожных вагонах, под стук колёс, в неизвест­ном для нас направлении.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Артиллеристы на боевых стрельбах, командир полковник Н.Н.Мурзин. Апрель 1943 г. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

В реке бежит гремучий вал,

В горах безмолвие ночное.

Казак усталый задремал,

Склонясь на копие стальное.

Не спи, казак, во тьме ночной

Чеченец ходит за рекой.

 

Поездка наша дала возможность отдохнуть и успокоиться бойцам. Всё проходит в жизни, и нервная напряжённость прошедших дней отошла, не прошла, но к ней привыкли. Новые впечатления и новая обстановка давали другое направление мыслям и действиям.

С длинными простоями на станциях, пропуская эшелоны с немецкими солдатами и тяжёлым оружием, мы, наконец, через два дня прибыли к нашему новому назначению, в город Крушевац. Это был маленький уютный городок, расположенный на ровной местности с речкой вблизи. Живописные холмы с густыми лесами вокруг города, левады украшали окрестности, и создавалось впечатление, что мы попали в иной мир, мир тишины, захолустья, вдалеке от боевых действий.

Но так было только с виду. Наш приезд вызвал к нам большой интерес, как жителей, так и со стороны военных частей, расположенных там. Последним пришлось потесниться, и стало сразу не хватать места. Помимо нашего батальона там оказались две роты немцев с несколькими танками, старомодными, но всё же танками. Полторы роты военной полиции, а за городом сразу стояли лагерем четники, оказавшиеся на сей раз нашими союзниками. Как ни странно, но это была горькая правда, которую, вздохнув глубоко, мы приняли.

Определили нам огромное, красивое, в три этажа, здание бывшей гимназии, стоявшее в одном километре за городом. Хорошая, широкая дорога от города вела, как стрела, к зданию, выделявшемуся на фоне маленького посёлка. Тихо, спокойно, в противовес всему, что было до сих пор. Всем батальоном устроились мы в этом здании, в его просторных классах, светлых, с большими окнами, и стало всем свободно и уютно.

Наш батальон стал главным ядром гарнизона в Крушеваце. Никаких военных объектов там не было, но он представлял собой узел дорог в направлении на Кралево, и поэтому кроме охраны самих себя мы никаких других служб не несли. Правда, разведки шли всё время. Получилось что-то вроде заслуженного отдыха от напряжённости последних месяцев, что было нам на руку. Чтобы подтянуть дисциплину и занять бойцов, мы стали проводить строевые занятия, устраивали стрельбу по мишеням и лекции на разные темы для наших ребят. А по вечерам, после поверки, унтера, кроме дежурных, собирались группками, вели беседы, играли в шахматы или в шашки. Часто многие, в зависимости от наличия монет в кармане, посещали стоявшие невдалеке «кафаны» и ели там шашлыки или чевапчичи, запивая их хорошим красным вином, и возвращались назад весёлыми ногами. Но пьянства не было, к этому вопросу все относились, как к минутке веселья, и мы по-дружески следили, чтобы никто из нас не переходил границ. Совершились новые знакомства, завязались новые дружбы.

 

[Павел Стрелянов /К/]

На стрельбище в Майковице, 1943 г. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Унтер-офицер Константин Сафаревич, заменивший меня в командовании моим бывшим отделением в 5-й роте, оказался милейшим человеком и другом. Брат его по матери, Александр Макухин, унтер-офицер тяжёлого взвода, командует парой станковых пулемётов, а унтер-офицер того же взвода Павел Субботин руководит бомбомётами. Костя и Павлуша для нас были дедами, так как им обоим перевалило за 30 лет, и они снисходительно оказывали нам, юнцам, внимание, но в дальнейшем мы с ними хорошо дружили.

Прибыли в 5-ю роту как пополнение унтер-офицеры Пётр Андержейкович и Николай Шиловцев, а через пару дней прибыл по назначению в 5-ю роту лейтенант Дурасов и принял под своё крыло первый взвод, в котором я раньше пребывал.

После приехал из Слатины Яков Александрович Амилахвари, захватив в своё ведение всю хозяйственную часть 5-й роты. Высокий, стройный, отчётливый, прекрасно затянутый в форму, сразу задал тон всему унтер-офицерскому составу батальона. Молодые унтера и фельдфебеля воспрянули, подражая ему, и так, уже будучи подтянутыми, начали превосходить себя.  Большинство молодого командного состава были бывшими кадетами кадетских корпусов, строй и подтянутость уже с детства были у них в крови. Таких «шпаков»-гимназистов, как я, было порядочно, но всё ж кадетов было больше. Однако мы не чуждались друг друга, а наоборот, мы были большой дружной семьёй.

Часто, бывало, по вечерам мы с братом и Костей Пасешниковым собирались и шли навестить Сафаревича Костю и его брата, Шуру Макухина. Костя, бывший студент философского факультета, очень начитанный, развлекал нас до поздней ночи рассказами о происшествиях в мире, о литературе, а любимым его коньком была русская история. Он умел захватить наши души, повествуя о геройских подвигах в сражениях, о боевых происшествиях Первой мировой, о революции, когда кучка национально мыслящих людей подняли оружие за спасение России от интернационала.

Он увлекал нас воспоминаниями о боевом прошлом в Севастопольскую кампанию, о Корнилове, Нахимове, Хрущёве, о матросе Кошке и его геройских подвигах. А наши молодые души впитывали это, и было нам ясно, что нет лучшей страны, нежели Россия, и нет более могучего народа, чем наш, русский! Какие блестящие примеры верности, жертвенности, преданности, храбрости и бесстрашия! Впрок нам пошли эти ночные беседы.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Штабс-ротмистр князь Я.А.Амилахвари

князь Амилахвари Яков Александрович – р. 27 июля 1894 г. во Владикавказе, сын полковника, Владикавказский КК, военное училище. В Великой войне офицер 19-го драгунского Архангелогородского полка, 1917 в Туземной конной дивизии. В Добровольческой армии и ВСЮР, штабс-ротмистр. В эмиграции в Югославии. В Русском Корпусе во 2-м полку, 1944 в 5-й роте 2-го батальона 5-го полка (фельдфебель, на янв. 1945 лейтенант). Умер в Каракасе (Венесуэла) 10 апр. 1979 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Разведка доносила о больших передвижениях многочисленных банд партизан вблизи города. В одну из ночей наша 6-я рота по тревоге заняла позиции за городом и отбила несколько атак партизан. А через пару дней 5-я сменила нас, так мы и чередовались. Со временем опасность уменьшилась, но зато положение общее ухудшилось, и времена настали очень тревожные.

Брат Юра прибыл ко мне с новостями, привезёнными из Белграда одним унтер-офицером, побывавшим там с поручениями. Привёз письмо от нашей матери и массу новостей о происходящем там. В разговоре брат рассказал о новостях в 5-й, что вчера два солдата вернулись из города, где были в отпуску, без поясов и штыков. При опросе доложили, что были окружены четниками, которые предлагали перейти к ним. Услышав отказ, они обобрали наших ребят.

Это было новое подтверждение того, что было нам давно известно: четникам нельзя доверять! Как решался вопрос начальством 5-й роты, нам было небезразлично, но, в общем, это не касалось нас. Насколько мне было известно, подобные нападения стали часто повторяться. И вот в один прекрасный день бойцы нашей роты попали в такую же историю. Солдаты отделения унтер-офицера Петра Кирилюка были остановлены чет­никами и под угрозой применения оружия остались без кителей, поясов и штыков. Другие, попавшие в такую же обстановку, попытались защищаться и были избиты и обобраны. Патруль нашей роты под начальством одного из унтер-офицеров, окружённый четниками, энергично реагировал и с винтовками наперевес лихо пробился к казармам.

Слава Богу, обошлось без выстрелов. Четники обнаглели и вели себя дерзко. Наше начальство созвало на общее собрание весь командный состав батальона, на котором кратко и в сжатой форме командир батальона обрисовал общую обстановку и рекомендовал ввиду тяжёлого положения сохранять спокойствие, выдержку и не проти­водействовать до поры до времени, чтобы не обострять взаимоотношений с четниками. Эта мера не пришлась нам по вкусу, но вняли и покорились. В тот же день были обобраны ещё несколько солдат. Мы, унтера, роптали.

Дня через два группа солдат вернулась из отпуска без кителей и поясов, а лучший солдат моего отделения помимо всего был жестоко избит за сопротив­ление. Гнев на четников кипел в моей душе при виде окровавленного бойца, а он, глядя мне в глаза, говорил: «Отомстим им, господин унтер-офицер, жестоко отомстим, правда?!» И я поддержал его: «Отомстим!»

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Выход из полковой церкви чинов Корпуса, март 1944 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

В тот же день я, втайне от многих друзей, говорил и советовался с несколь­кими унтер-офицерами о том, чтобы отправиться на поиск четников. Некоторые отказались, зная приказ начальства по этому поводу и не желая идти против него, другие указывали мне на риск моего предприятия и печальные последствия в случае провала. Всех их просил я не говорить никому о задуманном мною деле против четников, и все они дали слово молчать. В конце дня только четыре человека согласились с моим мнением и одобрили мою точку зрения на это предприятие, дав согласие в нем участвовать. То были Александр Макухин из тяжёлого взвода, Анатолий Рибас, Пётр Мономахов и брат мой Юрий.

Устроили совещание, как быть и что делать. Решили действовать, сняв унтер-офицерские погоны и надев солдатские, также и пояса со штыками. Вооружились все пистолетами, но не на виду, а пряча их в карманах или под кителем. Договорились, что Рибас и я добудем пистолеты для всех нас, заняв их у друзей. Это было затруднительно, ибо не все унтера имели пистолеты в своём арсенале. А брат Юра с Петей Мономаховым должны были опросить подробно солдат, подвергшихся ограблению, где произошло нападение, сколько четников участвовало в нём и т.д. Опрашивали поодиночке, наказав, чтобы никому об этом не говорили.

К полудню следующего дня всё было сделано, и мы собрались, чтобы обменяться
данными. Опрос солдат дал следующее: в километре от казарм в лабиринте глухих узких уличек находилась одна «кафана», она же дом свиданий. Пять или шесть девиц развлекали гостей, а вино и сливовица поднимали настроение, и, судя по рассказам солдат, уверявших, что после нескольких выпитых рюмок или бокалов потрёпанные девицы начинали казаться красавицами, видно, что-то подмешивалось в напитки. Вкусивших все прелести земного рая, наших ребят при выходе окружала группа четников и обирала наших хлопцев, а в случае сопротивления избивала. Все наши бойцы вспоминали об одном из них: здоровый парень, блондин с курчавой бородой, судя по поведению – заводила-заправила. Толя и я раздали друзьям недостающие пистолеты. Решили сегодня же днём сделать разведку, чтобы познакомиться с местностью.

Настала ночь, назначенная для наших действий. Шли на поиск легко, без каких-либо сомнений. Решили действовать, прикидываясь полупьяными, и когда входили в кабак, мы здорово галдели и вели себя довольно нахально. Присутствие двух девиц дало нам возможность возмущаться и требовать появления других красавиц, а хозяин, подхалимски улыбаясь, обещал послать за ними. Действительно, послал тощего прыщавого юношу якобы за ними, но мы были уверены, что вместо девиц появятся другие личности. В ожидании жриц любви быстро осмотрели комнаты, заметив, что одна из них ведёт на внутренний двор с калиткой на улицу.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Мой друг и наречённый брат Александр Павлович Макухин, Шура.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Не прошло и десяти минут, как появилась группа четников, человек пять, и, прикидываясь большими друзьями, они подошли к нам. Заговорили. Конечно, мы говорили исключительно по-русски (солдаты не владели сербским языком). Подошли ещё трое четников, заговаривают нам зубы на ломаном русском языке, стараются нас окружить, а мы, как милые овечки, отступаем к комнате с выходом на двор. Зашли туда, а они за нами. Брат Юра и Александр Макухин оказались около дверей, пропустив всех. И тут все решилось быстро и безболезненно. Один из четников (тот блондин, на которого указывали солдаты), здоровый дядя, выхватил из кармана сербскую ручную гранату и принялся угрожать, что бросит её в нас, если не отдадим наши пояса.

Да не тут-то было. Мы, выхватив в свою очередь пистолеты, потребовали сдаться, пообещав, что иначе мы будем стрелять. Матюкаясь на чистейшем сербском языке, потребовали снять опанки (национальные сербские туфли с загнутыми кверху носами), это их ошеломило. Двое из них ринулись к дверям, но были остановлены Юрой и Макухиным. Шура ударом пистолета в голову оглушил самого рьяного из них. Человек рухнул, не издав ни звука. Остальные сдались и, сев на пол, начали снимать опанки. Ремнями опанок быстро связали им руки и, обыскав, отобрали ножи и руч­ные гранаты, а затем, подталкивая в спины, вывели их на внутренний двор.

А там, ничего не подозревая, подошёл к нам четник (видно, стоял там на страже) и сразу попал как кур во щи. Пригрозив, что будем стрелять, если хоть один из них крикнет, вывели их на улицу и быстро погнали в казармы. Двое из нас шли впереди, высматривая дорогу, а трое сзади, энергично подталкивая пленников, чтобы скорее шли. Правду сказать, они не сопротивлялись и исполняли команды послушно. Что думали они? Не знаю! Но, может быть, мысль о расстреле на каком-либо пустыре шевелилась в их головах.

Всё прошло гладко и чисто. Никого на улицах не встретили, погони не было, и мы облегчённо вздохнули, увидев наши казармы. Бородач, видя, что расстрел откладывается, начал шебуршить, требуя, чтобы их отпустили, но кто-то из нас, срывая злость, так его ошарашил пистолетом в голову, что кровь залила его лицо, и он утих.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Юнкера 1-й сотни 1-го полка: внизу слева О.Родзянко, на корточках В.Акиров, стоит 3-й слева Е.Жаго. Столица, 1942 г. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Наше шествие по коридорам казармы было триумфальным. Солдаты выбегали из своих комнат и бурно выражали свою радость. Некоторые из них, изловчившись, били пленных кулаком в лицо, особенно доставалось вожаку-блондину. Мстили, вспоминая пережитое.

Развязав руки четникам, мы их по очереди втолкнули в комнату, определённую для арестованных, и заперли там. Дежурным офицером были поставлены часовые, и он принял мой рапорт о случившемся. Выслушав, он покачал головой и, сказав с растяжкой: «Ну и ну!», отпустил, а сам быстро зашагал прочь, видно, к нашему ротному. «Ну, держись, Олег, – сказали мне друзья, – посадят вас всех за хорошие дела». Ну что ж! От беды да сумы не отказывайся. И правда! Через полчаса вызвал нас полковник Гордеев-Зарецкий и потребовал полного отчёта.

Глубоко уважая и любя полковника, мы открылись ему во всём, как родному отцу, рассказав о том, что нас волновало, о задетом самолюбии и о том, что вызвало наши действия против четников. Выслушав нас внимательно, он попросил нас обождать, а сам удалился к командиру батальона. Через полчаса дежурный офицер сообщил нам, что мы можем идти, но завтра всей группой в 8 часов утра должны предстать пред ясные очи командира батальона. Мы поняли, что пред­стоят неприятности. И, отпуская нас, дежурный офицер покачал с сожалением головой, глядя на заблудших овец, на нарушителей покоя и военной дисциплины. Почёсывая затылки, мы разошлись.

Рано утречком стояли мы шеренгой около стенки у двери, ведущей в каби­нет командира батальона. При нас из помещения нашего комбата вышла группа четников, бывших, видно, на приёме и уходивших с явным воз­мущением на лицах. И ровным счётом через пару минут мы предстали пред гневные очи майора Шебалина. Разнёс он нас в пух и прах за наши похождения, за своеволие и явное пренебрежение к отданным приказам. Отказался наотрез выслушать наши оправдания и, пригрозив отдать под суд, если повторятся подобные истории, отпустил наши души на покаяние.

Досталась нам также от командира роты очередная головомойка, и, выслушивая её в присутствии моих друзей по несчастью, решил я, что понимания и поддержки мы не нашли. И затаил я злобу в душе. Через пару дней подал я прошение о переводе меня назад, в мою коренную пятую роту.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Шебалин Сергей Константинович – р. 1890 г., 2-й Московский КК 1909, КАУ 1912. В Великой войне офицер 5-го стр. артдивизиона, авиашкола в Варшаве 1915, авиашкола во Франции, поручик, командир 2-й боевой авиагруппы, орден Св. Георгия 4 ст. (28.07.1915), Георгиевское оружие (4.03.1917). В белых войсках Северного фронта в Славяно-Британском легионе, организатор создания авиации. С 1919 в ВСЮР, командир 4-го авиаотряда им. полк. В.П.Казакова, в Русской Армии на той же должности, полковник, орден Св. Николая Чудотворца (7.10.1920), на 18 дек. 1920 во 2-й роте авиационного батальона Технического полка в Галлиполи. Осенью 1925 в составе Технического батальона в Югославии, служил в югославской армии, 1941 командир авиационного полка, помощник командующего авиацией. В Русском Корпусе, 1942 командир 6-й роты 2-го полка, с 15 фев. 1944 командир 2-го батальона 5-го полка (майор), с 26 окт. 1944 командир 4-го батальона 4-го полка. После 1945 в США, ум. в Сан-Франциско 22 мая 1964 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Наша вылазка очень пришлась по душе нижним чинам нашего батальона, но повторений не было, так как знали, что комбат Шебалин не шутит и за дальнейшие попытки взыщет. Но зато в то же время безобразия четников были пресечены, и наши пленники, отсидев пару дней, были отпущены на свободу. Говорили, что начальник караула, отпуская их, прочитал им на чистейшем сербском языке напутственную речь, в которой слово «майка» (мать – серб.) склонялось во всех падежах. Говорили, что речь была знаменательна, и я очень сожалел, что не присутствовал.

Во время одной из встреч с есаулом Протопоповым он сказал мне, что знает о моей просьбе насчёт перевода в 5-ю, и сожалел очень, что весь унтер-офицерский штат там полон и свободного места нет. Был я очень огорчён этим и тянул дальше лямку солдатской жизни, унтером шестой роты второго батальона пятого полка. Тянул без жалоб и упрёков.

Тем временем положение в Югославии изменилось к худшему. Немцы почти всюду отступали, и победоносное шествие Красной армии снова начало будоражить души наших солдат, а затихшие было партизаны расхрабрились и лезли на рожон, вопреки тому, что мы им всё время показывали, где раки зимуют, и часто сопатка у них в крови оставалась.

В одну из душных сентябрьских ночей я был разбужен осторожными толчками в бок и, приподнявшись, увидел солдата Карманникова, прикладывающего в знак мол­чания палец к губам. Присев на кровати, я закурил, а он, усевшись на пол рядом со мной, попросил уделить ему минутку внимания и, не дождавшись моего ответа, начал мне рассказывать, шёпотом и озираясь по сторонам, о своей бывшей жизни в России. По тому, как он торопливо говорил, давясь словами, было видно, что хотел поделиться наболевшим, давно выношенными мыслями. Говорил о своей семье, о тюрьмах, в которых сидел, о том, как попал в Корпус, о своём страхе, что попадётся в руки частей Красной армии, и о беспощадном наказании, что ожидает его.

Искренне признался мне в своём желании бежать, не то к четникам в горы, не то к партизанам, прикинувшись солдатом, бежавшим из плена. Просил моего совета, как поступить, ибо в душе желал остаться среди друзей в рядах батальона. До утра просидели мы, беседуя. Я приводил ему доводы, что нужно остаться в рядах Корпуса, что дезертир изменяет как Корпусу, так и своим друзьям, что мы все должны быть верны друг другу и что он всегда будет защищён, как в родной семье. Трудно мне было уговаривать его, а он как будто бы соглашался с моими доводами, но вдруг снова вспыхивал страх у него перед будущим. Расстались мы на заре, и он, явно успокоенный, с улыбкой на лице, жал мне благодарно руку.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Кубанский Атаман В.Г.Науменко при посещении 1-го полка РК. Слева направо 2-й – войск. старшина К.И.Щербаков, ген. Науменко, есаул Н.Н.Протопопов, ген. В.Э.Зборовский и войск. старшина П.А.Четыркин. Все чины в югославянской форме 

 

[Павел Стрелянов /К/]

В течение дня, если мы встречались взглядами, он улыбался мне с видом заговорщика. Через два дня он исчез, оставив на кровати китель и пояс с под­сумками со штыком, а его винтовка осталась стоять в стойке нетронутой. Ушёл, но честно, не захватив оружия. Не мне было судить человека за дезертирство и измену, ибо велик был страх его, а мои доводы и уговоры, видно, не дошли до его сердца и сознания. И канул он, как в вечность, и никто из нас не видел больше его. Несколько случаев дезертирства было в батальоне, и сами солдаты их громко осуждали за трусость и измену.

А мы, унтера, по-прежнему собирались по вечерам поделиться новостями, слухами об общем положении и вообще поболтать. Рассказал я о моем неудачном желании перейти из шестой роты в пятую и о причинах отказа. «Не тужи, дружок, – говорил мне Костя Сафаревич, ласково трепля меня по плечу, – всё в жизни устроится, всё уложится, всё перемелется и мукой будет». Друзья успокаивали душу мою, и я взбадривался, чувствуя их поддержку.

Но не только я нуждался в моральной поддержке моих друзей, и сам должен был успокаивать и поддерживать других. За последние две недели часто заходил ко мне унтер-офицер Пётр Кирилюк, из нашей 6-й роты, но из другого взвода. Отец его был русский, а мать – сербка. Ростом ниже среднего, с несуразными движениями, жёлчный, раздражающийся на всех и вся, он не пользовался популярностью. Приходил ко мне поговорить на злобу дня, поделиться новостями, но всегда кончал тем, что жаловался на всех: на своих солдат в отделении, на большинство унтер-офицеров роты, на то, что он не понят, что над ним подтрунивают и издеваются, и что трудно ему жить в роте. Хоть я и слыл покладистым парнем, но было неловко мне принимать чужие исповеди, быть утешителем, доверенным чужих ошибок и утирать слёзы неудачникам.

Вот именно это происходило у меня с Петром Кирилюком. Но, видя его душевное состояние, я крепко себя брал в руки и терпеливо выслушивал его, утешая, как мог. Не зная его хорошо, я справился о нём у нескольких унтер-офицеров, и увы, к сожалению, отзывы о нём были плохи. Говорили, что он неврастеник, подозрителен ко всем, скандалист. Самые точные данные дал мне Костя Пасешников, что, помимо всего вышеописанного, в бою под Лешаком унтер-офицер Кирилюк оказался трусом и паникёром, действуя отрицательно на окружа­ющих. Солдаты его отделения не могли ему простить, и многие в роте относились к нему презрительно. Почему его не отставили от командования, не знаю. Но всё равно я хотел помочь ему, чем мог, ведь свой же человек. Грустно мне было за него, и я искренне хотел облегчить ему жизнь. Но все мои советы были отвергнуты, а доводы разбивались об обозлённое упорство этого человека.

Вскоре он перестал навещать меня, дошли слухи до меня о его долгих пребываниях в кафанах, где он часто заливал своё горе. В один прекрасный день или ночь он исчез из роты, и вместе с ним пропал пулемёт его отделения. Весь батальон вскипел от негодования, ведь как никак белый эмигрант же, из командного состава, и сбежал, как самый подлый трус. Наша честь и репутация были затронуты, мы ис­кали его общими усилиями, а он как в воду канул, и все наши поиски не дали результатов.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Юнкер Русского Корпуса в югославянской форме 

 

[Павел Стрелянов /К/]

В сутолоке напряжённых дней мы забыли о нём, но он сам позаботился напомнить о себе через неделю. Трое солдат, будучи в отпуску, получили корот­кие записки, всунутые им каким-то штатским на улице. Каждый получил свою отдельно от других, и все трое были из нашей 6-й роты, один из них был ефрейтором моего отделения. Молодцы солдаты, доложили своим начальникам, и таким образом я узнал о случившемся из первых рук.

В записке на русском языке предлагалось солдатам на следующий день прийти на свидание в парк, находившийся на отлёте, на окраине города, в два часа пополудни. Слог записки и то, что она была передана исключительно бойцам нашей роты, заста­вили нас подозревать, что это было делом Кирилюка. Все записки были в том же духе, без вариантов. Унтер-офицеры нашей роты были в ярости. Что нам изменил и дезертировал, это одно, но призывать наших бойцов к измене – это уже другое дело, и ясно было, что это не может остаться безнаказанным. Гнев на изменника снова толкнул меня собраться с друзьями по вылазке на четников, но на этот раз дело касалось исключительно нашей роты.

Изменник был из нашей роты, так что это был вопрос нашей чести, и поэтому мы должны были его решить сами. Толя Рибас и Петя Мономахов согласились сразу, упрашивать не надо было, гнев был общий. Мой ефрейтор, разбитной парень, получил инструкции для встречи с изменником. Его обязанностью было заманить человека подальше от площади, в одну из улочек, а в дальнейшем оставалось действовать нам.

И настал день. Время до полудня тяну­лось медленно, и, при всей нашей занятости по службе, часы как будто бы стояли на месте, а нам не терпелось приступить к делу. Вот и обед, отпрашиваемся в от­пуск в город, ефрейтор, получив отпускной билет, был уже вне казарм. Окружными улочками добрались мы до площади и, затаившись в одной из подворотен, стали следить. Следим за площадью, за посетителями, сидящими на скамейках в тени деревьев и читающими газеты, за гуляющими, за детьми, шумно играющими на дорожках. Стоит знойный осенний день, мы потеем от напряжённости и волнения и высматриваем.

Вот и ефрейтор появился, присел на одну из скамеек и пилоткой, как веером, обмахивает лицо. Всё тихо, только писк и смех детей тревожит покой послеобеденного часа. Кирилюка не видно, знать, не придёт. Несколько немецких солдат, гремя подбитыми железом сапогами, проходят площадь наискосок и теряются в одной из улочек. Заблудившийся четник ленивой походкой выходит на площадь и, оглянувшись, вдруг приса­живается к нашему ефрейтору. «Кирилюк!!!» – возбуждённо шепчет Толя. Словно электрический ток пробегает по нашим жилам. Мы замерли, как охотники при виде дичи. Я дрожу от волнения, впиваясь глазами в сидящих на скамье. Ждём. Наш ефрейтор встаёт, оглядывается и, кивнув в сторону, что-то говорит. Кирилюк, видно, соглашается, и оба двигаются в направлении одной из улочек, повернувшись к нам спинами, и, завернув за угол, исчезают из нашего поля зрения.

 

  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Подполковник М.Г.Бек-Узаров (в центре, с Георгиевской ленточкой) с казаками Русского Корпуса         

Подполковник Михаил Георгиевич Бек-Узаров, из дворян Терской обл., Текинец, затем в Гвардейском Дивизионе    

 

[Павел Стрелянов /К/]

Выхватив пистолеты, мы срываемся с места. Бежим за ними. Я чувствую, что бегу какими-то прыжками, ноги пружинят, я весь охвачен азартом погони. Врываемся в пустынную улочку, а они в нескольких метрах перед нами. В этот момент Кирилюк оглянулся и, пискливо-жалобно вскрикнув, бросился бежать. Ефрейтор кинулся в сторону, прочь с дороги. «Стой! Стой!» – кричим мы бегущему. Но он не слышит. Стреляем. Он бежит, бросаясь из стороны в сторону. Стреляем снова, и вот он сник, как будто споткнулся, и устало, медленно опустился на мостовую. Подошли. Тишина. Он лежит не шелохнувшись, тяжело дыша.  «Пристрелить», – мелькнуло в голове. Отбросил мысль. Постояли. У меня весь азарт погони пропал, что-то вроде жалости шевельнулось в душе при виде этого тела, одетого в чёрное, обутого в опанки. Ведь другом был, а сейчас – изменник.

Мы коротко посовещались и решили не бросать его, а взять с собой и сдать в наш госпиталь. Странно всё же устроен человек: несколько минут тому назад мы стреляли в Кирилюка, стреляли насмерть, а сейчас берём с собой, жизнь ему спасать. Останавливаем на площади проходящий грузовик с открытой платформой и, погрузив хрипящего Кирилюка, отправляемся в казармы.

Старший врач отказался принимать четника, и пришлось мне обратиться за помощью к лейтенанту Дуброве. Отрапортовал, объяснил случившееся, и он, молча выслушав меня, повёл к ротному на исповедь. Полковник Гордеев-Зарецкий некоторое время пристально смотрел на меня, затем, вздохнув, разрешил идти. Ни слова упрёка. Командиром роты был дан приказ, и Кирилюка уложили в госпиталь. Много толков и разговоров было в батальоне по этому случаю. Мы, трое, старательно отмалчивались. Прошло несколько дней, и никого из нас так и не вызвали на допрос по поводу случившегося. Возможно, начальство решило замять это дело.

В одном из разговоров на эту тему в нашей роте друзья осуждали поступок Кирилюка, называя его человеком ненадёжным и слабохарактерным. В ответ на это я резко заявил, что доля вины в этом печальном случае, и большая доля, лежит на нас, в нашем личном к нему отношении. Наши издёвки над ним, пренебрежение и явное презрение толкнули его на этот шаг. Моё заявление, как холодный душ, подейст­вовало на многих, и в дальнейшем говорить на эту тему избегали. Некоторые из них потом навещали Кирилюка в госпитале, где он поправлялся, но я к нему ни ногой, хотя мне и передавали его просьбу повидаться со мной. Итак, всё прошло, улеглось, и дальнейшие события отодвинули на задний план случившееся. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Вагнер Орест Юльевич – р. 31 окт. 1915 г. в Киеве, сын доктора зоологии, в эмиграции в Югославии, 1-я Русско-сербская гимназия 1934 и медицинский ф-т Белградского университета 1940, врач, чиновник. На 1941унтер-офицер или солдат резерва югославской армии. В Русском Корпусе, 1942 военный врач 2-го, 1944 – 3-го батальона 1-го Казачьего полка, затем батальонный врач 5-го полка, врач 1-го батальона 1-го Казачьего полка, убит в Страшинцах 4 апр. 1945 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Друг мой, унтер-офицер Константин Сафаревич, подал прошение о переводе его в тяжёлый взвод, объясняя это своим желанием служить вместе со своим братом по матери, Александром Макухиным. Костя был на прекрасном счёту в 5-й роте, поэтому его пытались отговорить от идеи перевода. Но он упорно настаивал на своём. Однако Косте не повезло, его назначили в учебную коман­ду станковых пулемётов и ротных бомбомётов. Мы встретились с ним в общей группе друзей и устроили ему шумные проводы. Крепко мы выпили в ту ночь, прощаясь с ним. Прощались временно, он должен был вернуться с курсов, но вышло, что простились навеки. Я никогда с ним больше не виделся. Но знали мы: где бы он ни был, он будет помнить о нас и о крепкой нашей дружбе.

Через два дня я, по приказу, был переведён назад в 5-ю роту и принял в своё ведение то же самое отделение. Прощался я с полковником Гордеевым-Зарецким, как сын, прося прощения за все мои вольности, а он, как отец, положил мне руку на плечо и простил меня, пожелав мне удачи в будущем. Уходил я от него с облегчённой душой, как после исповеди.

Долго я жал руку лейтенанту Дуброве, благодаря его за заботу и помощь. Не знаю, что бы было со мной, не будь он так прозорлив. Простился с друзьями по роте, многих из них мне не пришлось больше увидеть. Крепко жали лапы друг другу, обнимались. Простился я не со всеми, часть роты стояла на позиции против партизан, и многие унтера стояли там, среди них и «Клык» Йордан. Позже слыхал о нём, что был он тяжело ранен и отправлен в тыл, в госпиталь.

Моим новым взводным командиром стал лейтенант Дурасов. Молодой лейтенант последнего выпуска, блондин, среднего роста, с большим мнением о себе. Я думаю, все молодые лейтенанты таковы. Принял он меня довольно холодно. Видно, решил сперва присмотреться. Он знает, что Костя Сафаревич заслуживает уважения, а вот Плескачёв должен это доказать. Но я рад, чувствую себя в семье. Мои ребята тоже рады. Брат с друзьями устроил встречу, и ему очень помог в этом Яков Александрович Амилахвари. Вмиг появились продукты, закуска была обеспечена, а живительная влага приобреталась понемногу всеми. Приглашены были господа офицеры, и пир, хотя и скромный, прошёл славно. И я там был, вино-водку пил, по усам текло и в рот здорово попало. Но, как и полагается, всё веселье происходило в рамках приличия.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Сафаревич Константин Борисович – в эмиграции в Югославии, Донской КК 1940. В Русском Корпусе в 1-й юнкерской сотне 1-го батальона 1-го полка, 1944 командир отделения 5-й роты 2-го батальона 5-го полка (унтер-офицер), тяжело ранен у Бусовача 24 фев. 1945, произведен в фельдфебели. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Как-то быстро я подружился с Яковом Александровичем. Мы сразу друг друга поняли, и хотя он был намного старше меня, он как-то умело отодвигал разницу лет на второй план, и предо мной всегда был весёлый друг, готовый помочь, чем может, посоветовать. Самые лучшие традиции Кавказа, грузинские традиции слились в нём. Он был другом, кунаком, верным своему слову, самоотверженным. Преданным сыном России и патриотом. Я дорожил его дружбой, проникся его благородными манерами и традициями и звал его отцом. Вот так, я снова в семье, снова вместе с братом, с моими ротными друзьями.

            Сегодня скромно, без особенных торжеств, был отмечен день награждаемых за службу, старательность, за храбрость, радостный день для многих из нас. Рота стоит, как на параде, стройными рядами, стоит смирно, не шелохнувшись. Чёткими шагами выходят отличившиеся получить из рук есаула Протопопова свои заслуженные кресты и медали. Заслуженные – за добрую службу, за дисциплину, за отвагу.  

Много уже стоит отличившихся, вот и моё имя звучит. Радостно бьётся моё сердце в груди, и радостно взираю я на командира роты, прикрепляющего на мой мундир Железный Крест 2-й степени, и бодро отвечаю на его поздравление. После торжественной речи и поздравления командира роты нас распускают, и настают будни.

Рота ведёт установленный образ жизни, несёт службу, а мы, награждённые, получаем сутки отпуска. Лейтенант Загель, связной офицер германской армии при нашем батальоне, и Яков Александрович Амилахвари хлопочут около меня, пришивая мне ленту с крестом к кителю по германскому обычаю. Это на первый день, чтобы все видели, а потом только лента на грудь кителя. Хорошо ходить так, куражась, грудь колесом, нос в небо смотрит. Но только на пару часов. Все на службе, заняты, а я один, праздновать не с кем. Скучно! Но зато вечером славно время провели.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Свидетельство о получении Железного Креста 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Вчера вернулись с позиций против партизан, оживших в последние две недели. Забавно с ними: дадим им прикурить да плюс к тому нос кулаком приплющим, они притихнут до поры до времени, а потом снова в драку лезут. Данные нашей разведки говорят о большом скоплении их неподалёку от города, километрах в десяти-пятнадцати. Четники явно трусят, ведут себя тише воды и ниже травы, на русских надеются. Народ обнаглел и дерзко ведёт себя на улицах. Отпуска сокращены. Город живёт тревожно.

Вернувшиеся с позиций принесли нерадостные вести: в ярых стычках много раненых. Тяжело ранен А. Йордан и вместе со многими другими отправлен в далёкий госпиталь. Пополнений нет и не предвидится. По ночам одна из рот дежурит при полной боевой готовности. Сводки не радуют. Под Белградом тяжёлые бои.

Вдруг снимают нас по тревоге, и при полной боевой готовности бегом направляемся на внутренний двор, лестницы кишат спускающимися бойцами батальона. Почти сразу въезжают 10-12 крытых наглухо грузовиков. Приказ: грузиться повзводно в каждый, грузим боеприпасы. Помощники шофёров захлопывают полы брезента, чтобы нас не было видно. Становится темно и душно. Двинулись, и стало легче, ветер освежил нас. Правда, далеко за городом колонна встала, подняли брезент и двинулись дальше.

Через полчаса остановились. Не слезали с грузовиков, слышали, как вызывали командиров взводов. Через четверть часа снова двинулись и вскоре снова встали. «Выходить!» – звучат голоса. Грузовики в клубах пыли умчались, оставив нас на поле среди сильно холмистой местности. Невдалеке от нас стоит построение двух-трёх рот национальной сербской молодёжи, группы Лётича. Группа из редких, достойных уважения ребят.

Наши роты в боевых порядках, повзводно, в колоннах по одному, движемся по полю. Заметно, как колонны берут направ­ление на стоящие невдалеке холмы. Мы, 5-я рота, на правом фланге. Идём параллельно глубочайшему оврагу, внизу пенится река. Наш берег оврага крутой, как стена, а напротив – отлогий, с редким леском на склонах. Там идёт оживлённый ружейно-пулемётный огонь. Глухо строчат автоматы. Приказано занять позицию по берегу оврага, лицом на ту сторону.

Проходит лейтенант Дурасов, объясняет, что на том берегу немцы стараются сбить партизан в реку, указывая о своём продвижении ракетами, пущенными в сторону противника. Моему отделению достаётся позиция, вдающаяся мыском в овраг, и всё видно далеко влево и вправо. Стрелок Червинский занял уже позицию со своей «Бредой»*, лежим цепочкой, ждём. Стрельба на той стороне приближается, появляется дым, затем одна за другой яркие вспышки ракет, белые и зеленые, летящие параболой в направлении реки.

--------------------------------------------------------

*Ручной пулемет, использовавшийся в годы Второй мировой войны.

 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

В горах у Кос. Митровицы. Все чины в югославянской форме

 

[Павел Стрелянов /К/]

Ракеты вспыхивают уже на гребне холмов с той стороны, огонь ведётся яростный, стрель­ба слышна вовсю. И вот через пару минут замелькали на той стороне редкие фигурки, бегущие под гору в направлении реки. «Партизаны! Партизаны!!» – понеслись крики по нашей линии оврага.

«Огонь по противнику!» Застучало несколько пулемётов. Червинский целится, пускает очередь и недовольно смотрит на меня. Я понимаю его, с «Бредой» пристреляться тяжело, трассирующих пуль в обиходе нет. В помощь ему пристреливаюсь из моего «маузера», трассирующими патронами. Четыреста – недолёт, а на пятьсот легла хорошо. «Ставь на пятьсот!!» Часто бывает, что местность скрадывает расстояние, вроде бы близ­ко, а на самом деле далеко. С гребня летят ракеты в направлении реки. Жестокий огонь идёт на той стороне. Все гуще и гуще бегут партизаны вниз к реке. Все пулемёты нашего взвода уже в работе. «Целься хорошо, ребята! Прицел на пятьсот!!» Заговорили винтовки.

Партизаны густо спускаются к берегу, мно­гие падают, сражённые нашим огнём, немногие бросаются в реку и исчезают в массе пенных фонтанчиков, поднимаемых пулями. Бросаются в реку живыми, а плы­вут по ней – мёртвыми. И вдруг вся эта масса людей кидается прочь по берегу, вниз по реке, оставляя за собой богатую жатву павших. Исчезают в леске за холмами, а вместо них появляются редкие цепочки медленно отступающих партизан. Они отстреливаются, сдерживают немцев, давая возможность уйти остальным.

Тут как на ладони видим, как они ловко применяются к местности. Тот встанет за деревом, тот ляжет за камнем, за маленьким бугорком, и ведут огонь. Одни отбе­гают под прикрытием других, залегают снова. И так волна за волной. Видно сразу, что опытные бойцы, ветераны. И только показывались они на прогалинах, как попадали под наш жёсткий огонь и отступали, поражаемые нашими пулями. Часть их вела огонь по нам, стоя во весь рост, укрыться негде было, некоторые из них нам грозили кулаком и делали неприличные жесты. Много их легло под перекрёстным огнём. Наш огонь затих. На той сто­роне огонь также прекратился, за исключением редких выстрелов.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Патруль вдоль Дуная