Из архива Кубанского Атамана генерала Науменко

[Павел Стрелянов /К/]

Часикам к трём ночи все три пулемёта нашего взвода отказались работать по разным причинам. Вот тут-то я показал, что значит быть инструктором молодых солдат, обучающим их пулемётному делу. А дело это я знал наизусть. При слабом свете жужжащего фонарика, накрытый попоной, я за пять минут из трёх разобранных мною пулемётов составил два, заменив сломанную возвратную пружину, искривлённый выбрасыватель гильз и неисправный боёк. И они заработали на славу.

На поле загорелись стога сена, загорелись далеко стоящие сараи, и при свете пожара противник обстреливал нас. Туго нам пришлось. Вскоре поля кончились, и мы пошли среди гор. Кончились пожарища, и мы снова движемся в темноте. Начались подъёмы на гору, постепенно становясь все круче, правда, в темноте это глазу не заметно, но ногам чувствительно.

Давно мы слезли с грузовика, устали, шагаем, как автоматы. Мысли притупились, скорей бы добраться до цели и как следует отдохнуть. В четвёртом часу утра противник нам преподнёс сюрприз: впереди нас в трёх местах перекопал дорогу глубокими рвами. Правда, один из них был намного мельче других, видно, не успели докончить, как мы подошли.

Мы рассыпались цепью по обе стороны дороги, чтобы предупредить возможную атаку противника, довольные, что можем прилечь на минутку. А остальные искали возможность обойти рвы, но безуспешно. И тут наша русская смекалка выру­чила нас. Доски с бортов немецких подвод, положенные в два-три слоя поверх рвов, с честью выдержали испытание, оправдав возложенные на них надежды. Под обстрелом противника началась переправа.

Увидев наше продвижение, противник атаковал со всех сторон, но был отбит яростным огнём. Подвода шла за подводой, иногда по крепкой ругани можно было судить о заминке, но последующие крики «пошёл, пошёл!!» давали знать о благополучной переправе. Прошёл грузовик, замыкающий колонну, за ним пошли мы, сторожко, чтобы нас не отрезали от впереди идущих. Это была последняя попытка противника разбить нас. 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Вишневский Владимир Александрович – р. 1920 г. в Хабаровске, сын офицера. В эмиграции в Китае, с 1924 в Югославии, Первый русский КК 1938, Югославская военная академия 1940, подпоручик югославской армии. В Русском Корпусе поручик, 1944 командир взвода тяжелых пулеметов 1-го батальона 4-го полка (лейтенант), окт. 1944 прикомандирован к штабу 2-го полка. В лагере Келлерберг, с 1947 в Венесуэле, с 1991 в США, с 11 фев. 2000 председатель РОВС, умер в Вашингтоне в 2000 г.  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Вскоре дорога пошла вниз, облегчение нам и коням. Брезжил рассвет, уже можно было различить верхушки деревьев на фоне неба. Быстро светало, стали видны лица друзей, уже далеко впереди видна колонна наших. Возницы на подводах натягивают вожжи, сдерживая лошадей, идущих под гору. Перед одним из поворотов дороги раздаются голоса: «Чачак! Виден Чачак!» И я его вижу с вершины дороги, вот домики, здания, два моста через Мораву и большое поле за ней. Слух чует словно отдалённый звон бубна, а взор ловит средь домов вырастающие, как грибы, клубы дыма. Рвутся снаряды. Бомбят! Вот ты какой! К тебе пришли, Чачак!

Подтянулись перед входом в город, подгоняя наш обоз, сами оправи­лись, приводя себя в порядок, и вошли. Застава – без будки и шлагбаума, зато обнесённая справа и слева путаными кругами колючей проволоки, вместо шлагбаума рогатки раздвижные, также в проволоке. А дальше стрел­ковые окопчики и солидные, с бруствером, гнёзда станковых пулемётов. Часовые в касках вооружены автоматами.

Несколько офицеров, стоящих группкой в стороне, скользят опытным взором по нашим рядам, отвечая на приветствия наших офицеров. Поблизости замечаем грозные «ахт-ахт»* и одноствольные или двуствольные «флаки». Проходим дальше, и толпы немецких солдат, сбегающихся к нам, приветствуют нас криками, возгласами изумления и общим многоголосым «браво!». Было приятно, в этот момент исчезла усталость, и улыбка не сходила с наших лиц.

По узкой улице втянулись мы в город, и вскоре распределили нас по домикам рабочего посёлка. И тут мы пали, пали, как сражённые на поле битвы, и спали на полу, устроившись, кто как мог. Свистки де­журных, звавших на обед, не тревожили нас, а гул бомбёжки как бы усыплял.

Пришёл командир роты позаботиться о нас: «Прошу не будить людей, пусть как можно больше отдыхают!». Отменил дежурство повзводно, назначив только дежурства по роте, чтобы дать больше отдыха. И вот, много часов спустя, бойцы приподнимались, озираясь ещё спящими глазами на други своя. Выспались!  Обед пропущенный ждёт, лениво бредут солдаты, подставляя свои котелки повару. И сразу видно: сон сильный, а желудок ещё сильнее, и беспробудно спящего поднимет.

Воспрянув духом и телом, ретиво взялись выполнять дальше наши обязанности. Волна новостей идёт по роте, да внутренний солдатский «теле­фон» действует. Говорят, что завтра станем на позиции, город защищать. Что, мол, четники и партизаны город в окружении держат вот уж много дней.

------------------------------------------------------------------------------

* Немецкое зенитное орудие Второй мировой войны Flak 8,8, называемое в обиходе Acht-acht (Восемь-восемь) (нем.).

 

[Павел Стрелянов /К/]

Занятия по огневой подготовке проводит полковник В.И.Гранитов  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Словно в подтверждение этому, вызывает лейтенант Дурасов нас, отделенных, чтобы готовились серьёзно к завтрашней отправке на позицию. Усиленный запас гранат и патронов, сухой паёк на несколько дней. Нашему взводу даётся задание: встать на оборону, заняв бойню, что стоит на дамбе на берегу реки Моравы. Готовимся.

А вечерком, к моему радостному изумлению, является Шурка Макухин. «Какими судьбами ты к нам?» – спрашиваю. «Да вот назначен к вам в роту, так один пулемёт придал второму взводу, к Драценко, а сам с другим к вам. Кстати, где твой взводный, чтоб отрапортовать ему о нашем назначении?» Лейтенант Дурасов рад был усилению боевых сил нашего взвода. Отдал приказ поместить их в одну из комнат и снабдить взводным пайком. Не успели устроить Шуру, как следующая новость обрадовала нас: комендант гарнизона, чтобы наградить нас за боевой переход, даёт отряду два дня отдыха, невзирая на серьёзное положение. Все это позволило нам, с нашей способностью разнюхать, где достать живительной влаги, объединиться и славно провести вечер.

На следующий день, по жребию, приказали мне идти с отделением в разведку за пешеходный мост. Узнать, насколько свободна дорога, что выходит из города, при сопротивлении не настаивать, стараться определить огневые точки противника. Дали проводника, чтобы довёл до моста. Выходим из города по шоссе, что ведёт к мосту. Красиво, перед нами полноводная река Морава несёт свои воды, два моста через неё – пешеходный и железнодорожный, а дальше посёлок притулился, почти у воды. Проводник наш исчез в сиянии голубого дня, а мы сторожко двинулись дальше, через мост к посёлку. Шоссе, как улица, тянется меж домами дачного вида. Часть отделения идёт по одной стороне, я с остальными по другой. Так от дома до дома. Всё пусто. Дорога вьётся меж крутыми холмами вправо и влево.

Ребята с другой стороны улицы заметили в одном из окон на нашей стороне движение. Сигналят нам. Один из бойцов, подкравшись, бросил в окно ручную гранату. Звон разбитого стекла и взрыв слились почти воедино. Крики в доме. Двумя выстрелами сбиваем замок и врываемся. На полу валяются наполовину набитые мешки, в окно видны мелькающие средь кустов фигуры убегающих людей. Судя по вещам в мешках, это были мародёры.

Идём дальше. Вскоре улочка, выходя в поле, снова превращается в дорогу, прямую, как стрела, меж оврагами и холмами. А затем стеной встаёт густой лес. Только успели пройти метров сто, как нас сильно обстреляли. Откатились, залегли и высматриваем, откуда огонь идёт. Но обнаружить трудно, всё хорошо замаскировано, да впопыхах, на ходу под огнём, многого не заметишь. На буграх появились стрелки-партизаны, открывают по нам огонь. Отстреливаемся и, насилу оторвавшись, уходим назад. Слава Богу, потерь нет. Нас не преследуют. Видно, этот посёлок, Любичи, был чем-то вроде ничейной земли между ними и нами. Выход из Чачака был закрыт, о чём я и доложил.

Проходя по городу, на одной из улиц увидели осёдланного мула, стоял понурый, с опущенной головой. Что-то жалкое было в нём. Бойцы просили взять его с собой, я отказал. Брать его да ещё цацкаться с ним. Да ну его! Ещё выговор от лейтенанта получу, лучше не связываться. 

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Ротный патруль

 

[Павел Стрелянов /К/]

А через день, рано утром, ещё до рассвета, построившись в колонну по одному, поёживаясь от утреннего холода, шли на позицию, шли занимать бойню на реке Мораве. Сменили каких-то мрачных неразговорчивых дядей, которые смылись в два счёта, и остались мы заселять помещения при свете плошек, а поставленные снаружи часовые уставились в темноту, как слепые щенки. Вскоре и рассвет наступил, и всем нам стало веселее. На чердаке бойни в паре мест сдвинута черепица с кровли, противоположный берег видно, поле да кусты, и больше ничего. Здание бойни большое, стены толстые, в два ряда кирпичи положены, не то что пулей, кулаком не пробьёшь. Большой зал, несколько комнат, в одной из них поместился лейтенант Дурасов, а в других – парочка отделенных. Я и Шура расположились в общем зале, во-первых, веселее, а во-вторых, легче за ребятами следить.

Предполагалось, что хорошо заживём. Один из хлопцев, Бойчук Степан, с большим ведром, собственностью бойни, пошёл вразвалочку на реку за водицей и пулей примчался назад, когда его обстреляли. Солдат Бойчук никогда не предполагал, что так прытко и резво бегать умеет. Знатно! И тут мы сразу поняли, что враг не дремлет, а за нами наблюдает. Эге! Держи ухо востро, а глазами зорко смотри, не то на мушку поймают.

Около бойни река Морава не очень широкая, так, метров тридцать, не больше, но глубокая и быстрая. Переправиться с бухты-барахты трудно, лодок нет, да и просто так в воду не сунешься. И вот тут у нас началась молодецкая игра, азартная, жизни могла стоить. Они нас выслеживали, а мы их, и так изредка друг в друга пуляли. Противником нашим оказались партизаны, и со временем мы рассмотрели, где находятся их хорошо замаскированные окопчики. И стрелки-любители со своих убежищ стреляли в них, а те отвечали. В общем, охотились. Ночью у нас охрана была в полвзвода, а днём – только наблюдатели.

С Шурой исползал я большой участок дамбы, ища место для моего и станкового пулемётов. Окопы для них копали ночью, уж больно хорошие были наблюдатели у партизан, своим обстрелом не то что нам, даже мухам шеве­литься не давали. А так за дамбой лежи спокойно. Мы ходили, согнувшись в три погибели, пуля не тронет, иногда одинокая пропоёт высоко. С левой стороны дамба тянулась метров на четыреста, упираясь в железнодорожный мост, а за ним располагался мост пешеходный, мой старый знакомый по разведке. Около мостов стоял взвод лейтенанта Драценко, а позиции других взводов мне была неизвестны.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Полковник Б.С.Гескет среди корпусников-ветеранов (с наградами и знаками РИА)  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Обходя наше расположение, знакомясь с местностью, натыкаюсь на следующую картину: стоит тот же мул, вчерашний, только без седла, стоит не то над сеном, не то над травой свежескошенной. Жуёт, хвостом помахивает. А поблизости стоит Алексюк, в сторону смотрит, как ни в чём не бывало. Посвистывает. Я к нему: «Как здесь очутился мул?» Слышу в ответ: «За нами шёл, как ни гнали, уходить не хотел». Я осерчал: «Гони его скорее, видеть его не хочу!» Тут мой Алексюк взмолился: «Унтер, пожалей его, он хороший, молодой и сильный. Осколками поранен, да я его вылечу, здоровым будет. Носить груз нам будет».

Какой груз, он так и не сказал, да я его и не спрашивал. Тут ребята моего отделения выскочили, упрашивать начали. Ну, думаю я, может быть, и вправду пригодится. Пошёл я к лейтенанту Дурасову, доложил. Он, подумав немного, согласился: «Только в обоз его сейчас сдайте, чтоб не мешал». Радости ребятам это разрешение принесло много. И тот же Алексюк, обняв мула за шею, повёл его радостно в обоз. Смотрел я им вслед и видел, что шли они, как два друга. Алексюк что-то ему рассказывал, а тот в ответ шевелил своими длинными ушами.

В первую же ночь мы окопались, устроили пулемётные гнёзда и зажили мирно. Бойцы нашли где-то патроны для наших итальянских вин­товок, только вместо пули – оловянный шарик, того же самого калибра. Оказалось, учебные патроны. Стреляли метко так, шагов на двадцать-тридцать без промаха. Выстрела почти не слышно. Позабавились мы немного, стреляя в цель, и бросили.

Но пытливый ум человеческий не даёт покоя!  «Знаешь, Олег, – говорит мне Шурка, – мы петухов и курей можем бить этими патронами!» И правда, по полю ходило много домашней птицы. Побросав дома, жители ушли, оставив птицу на произвол судьбы. И вот пошла потеха, охота на кур. Конечно, мы, как начальство, этим делом не занимались, хотя желания было много, должны были блюсти наш авторитет, но зато наши хлопцы горячо взялись за дело. Пётр Андержейкович со спортивным азартом раздавал патроны солдатам, подзадоривая, кто, мол, будет лучшим стрелком. Награждали папиросами, которые мы собрали возле разбитого эшелона в походе между Крушевацем и Кральево. Этого добра у нас пока было много. Набив известное количество кур, охотники делали перерыв. Ребята, в большинстве своём из Буковины, готовили их своим способом, на вертеле жарили. Перед бойней, где было безопасно, дым коромыслом шёл, благо, дров было хоть завались. Ели все и объедались лакомой, полузабытой уже пищей, ешь не хочу, так много было.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Ковка лошади 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Под вечер навестил нас командир роты, обошёл позицию, ходил, согнувшись, с лейтенантом Дурасовым по окопчикам, осматривал пулемётные гнёзда, спра­шивал, как наше питание. Тут нам удалось пригласить на ужин его и лейтенан­та-немца Загеля, сопровождавшего командира в тот вечер. Конечно, в грязь лицом не ударили. Дня два мы ели курятину в разном виде.

Временный повар нашей роты, стрелок Киселёв, приехав с полными котлами пищи, раз­дал только 5-6 котелков, остальные бойцы смотрели на него с презрением и говорили: «Что это за пища? Ты посмотри, что взвод ест! Курятинки не хочешь?!» На следующий день Киселёв, с поникшей головой и чуть ли не рыдая, упрашивал ребят: «Братцы! Берите, ради Бога, а не то меня Амилахвари с дол­жности погонит». Только чтобы ему помочь, неохотно хлопцы еду брали. Не будь напротив стоящих партизан, был бы совсем курорт! И так прожили мы пару дней, припеваючи.

И вдруг на заре, в один из последующих дней, противник ожил и по всей линии до мостов включительно стал забрасывать нас бомбометными снарядами. И щедро! А через часик-полтора над нами на бреющем полёте скользнул, завывая, «ястребок», поливая пулемётом. Сбросил бомбу, да неудачно для него, разорвалась далеко. И так несколько раз, правда, бомб больше не сбрасывал.

Сидим в окопчиках, за небом наблюдаем, а наши дежур­ные бойцы, распластавшись за гребнем дамбы, наблюдают за противоположным берегом, высматривают. Прошёл слух, что перед нами стоят сейчас части регулярной советской армии. Сразу видно, что это не партизаны, совсем дру­гой подход к делу. Обедаем остатками нашей бывшей богатой пищи, косто­чки обсасываем. Конец раздольной жизни.

После полудня опять ястребок появился, видно, проведать нас. Сброшенная бомба легла меж рекой и бойней, так тряхнуло здание, что пара наблюдателей, которые на чердаке были, как кули с картошкой вниз посыпались! Около мостов миномётные бомбы рвутся очень часто. Взводу Драценко тоже достаётся.

[Павел Стрелянов /К/]

Генерал Гонтарев в 5-й роте  

 

[Павел Стрелянов /К/]

За бойней встретились три отделенных командира: Пётр Андержейкович, Коля Шиловцев да я. Встали мы перекурить и посмотреть, как можно продвинуть окопчики на нашем правом фланге, и вдруг усиливающийся вой, никогда не слышанный раньше, заставил нас насторожиться. Всё ближе, всё громче, он оглушил всех и вся, и ахнули взрывы. Брызги расплавленного металла, как огненные хлопья, накрыли наши окопчики, часть бойни и стоящую вблизи городскую стену. Петя охнул и свалился как подрубленный у наших ног. Всё произошло так быстро, что залечь не успели и, как добрые кавалеры, встретили стоя жгучий привет «катюши». Бросились к Петру – дышит! Расстегнули мундир на нём, но нет ни крови, ни царапинки. Вдруг он глубоко вздохнул, открыл глаза и изумлённо произнёс: «В сердце попало». Прошептал и снова закрыл глаза.

Закатали наверх рубашку – и правда, у сердца большой синяк и больше ничего. Подняли Петра, а он, уже очнувшись, начал ощупывать себя: «Друзья, меня табакерка спасла!!» Взглянули, а у табакерки, которую он носил в левом кармане мундира, пробита крышка осколком снаряда, а дно сильно выгнуто, и только. «Жить тебе сто лет», – сказал Коля, а Петя, тяжело дыша, крестился и, глядя изумлённо на табакерку, говорил: «Слава Богу! Ведь она мне жизнь спасла».

Два раза ещё, воя и плача, навещала нас «катюша», но мы были уже учёные, стоя её не встречали. Кроме сильного впечатления, слава Богу, убитых и раненых не было. Ночью поя­вился Киселёв с едой, и ребята ласково с ним заговаривали, подставляя свои котелки. А он, ёрш ему в бок, ехидно улыбался, спрашивая: «Курятины, черти, не хотите ли?!» Месть сладка!

На следующий день та же картина, но в более сильной форме. Противник дамбу уже из пулемётов поливает, бомбомёты же посылают то там, то здесь снаряды, видно, пытаются нас нащупать. Отвечаем чем можем, станковый пулемёт Шуры часто огрызается, но не может достать бомбомёты противника, стоящие за прикрытием. Лейтенант Дурасов посылает меня к командиру роты, описать обстановку и попросить парочку бомбомётов, чтобы с честью отвечать противнику.

Четыреста метров – небольшое расстояние, но чтобы дойти до мостов, мне понадобилось более получаса. Последние двести метров дамба меня больше не прикрывала, и пришлось унтеру славной пятой роты где скачком, а где ползком добираться до своей цели. Последние пятнадцать метров пробежал во весь дух, провожаемый поющими пульками. Протопопова не оказалось, он был на военном совещании, и я доложил лейтенанту Драценко, с просьбой передать командиру роты о нашем положении и наших нуждах. Хотел ещё навестить друзей. Да куда там! Начался миномётный обстрел моста, и заодно наших позиций. «Лезь к нам в окоп, унтер», – приглашают бойцы. Залез я к ним, покурил, пока обстрел не кончился, и потом двинулся к своим, отмечая брюхом пройденный путь. 

 

  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Есаул Н.Н.Протопопов-ст. (в центре в югославянской форме) и Н.Н.Протопопов-мл. (по правую руку)  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Под вечер, часикам к пяти, заявляется группа солдат под командой унтер-офицера Павла Субботина*, с ними мул, гружённый бомбомётом и дюжиной снарядов. За ними идут два бойца, ведя второго мула с боеприпасами. Отрапортовав лейтенанту Дурасову, Субботин доложил, что ему придали двух бойцов, чтобы сдать их к нам во взвод для пополнения. Познакомился с нами. Оказался душа-парень! Да и своё бомбометное дело хорошо знал. Отправил к нам на чердак своего ефрейтора как наблюдателя и корректировщика. Устроил с хлопцами позицию для бомбомёта и начал пристрельную стрельбу.

Приданные к нам бойцы оказались азербайджанцами, потерявшими свою немецкую часть, разбитую партизанами. Говорили довольно плохо по-русски, но были подтянуты и смекалисты. Аслан и Хаджибекир. Аслан нико­гда не расставался со своим немецким пулемётом MG 42. Сказал нам, что у себя в части за хорошую стрельбу сам командир вручил ему пулемёт с наказом беречь оружие и никогда с ним не расставаться. Он так был очарован оказанной ему честью, что пулемёт всегда держал при себе и даже спал с ним. Доблесть кавказского воина сказывалась в нем.

Я.А.Амилахвари потом объяснил мне: «Любой горец, будь то осетин, черкес, чеченец или другой, первым делом – воин. Добрый конь и оружие – это его богатство. Пусть он беден и плохо одет, но зато блестяще вооружён. Горец отважен, оказанную честь никогда не забудет, и если скажет, что он кунак твой, так за тебя и жизнь свою отдаст». Есть над чем задуматься.

Следующий день прошёл очень тревожно. Благодаря отличному действию бомбомёта под командой унтер-офицера Субботина, удалось разбить прямыми попаданиями несколько огневых точек противника, и оный начал уделять нам больше внимания, усилив обстрел. В нескольких местах рухнула крыша, но крепко сделанный потолок выдерживал. Бывали моменты, когда голову из окопчика не высунуть, такой сильный вёлся огонь. Шура при своём пулемёте потерял двоих бойцов, а у нас во взводе при обвале крыши от взрыва снаряда тяжело ранило наблюдателей. Под вечер всё затихло.

--------------------------------------------------------------------------

*Субботин Павел Федорович – Суворовский КК 1917, юнкер Виленского ВУ. В Добровольческой армии в Юнкерском батальоне, первопоходник в Офицерском полку, прапорщик (12.02.1918), нояб. 1918 в учебной команде 1-го Офицерского (Марковского) полка, на 16 апр. 1919 в том же полку, штабс-капитан (28.08.1919), принят в кадр Л.-гв. Егерского полка. В эмиграции в Югославии (в Белграде). В Русском Корпусе командир отделения бомбометов тяжелого взвода 5-й роты 2-го батальона 5-го полка (унтер-офицер). Умер в США 6 окт. 1977 г.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Артиллерийский взвод. Перевозка орудия и снарядов на позицию  

 

[Павел Стрелянов /К/]

И противник, и мы отдыхаем от трудов праведных, Киселёва нет, целый день сегодня пропадает, и наши желудки вопиют. Благо, водица есть, червячка заморить. И вспоминается наш давнишний лубочный театр, с жизнерадостным солдатом, распевавшим:

Нету сыра, нет колбас,

Воду пьём, как свежий квас.

И, грусть в желудке затая,

Распеваем соловья.

Но нынче петь нам не хотелось. Спустилась ночь, тёмная, только зарево пожаров в городе бросало кра­сные блики в ночь, едва очерчивая окрестности. Тихо всё, ни выстрела не слышно. Ходят часовые у ворот бойни, гравий шумит под сапогами. Часам к девяти вечера прибегает один из них: «Там что-то много их, идут по дороге к нам!»

Выскакиваю в ночь, едва различая силуэты часовых. «Бачите?! Вон они идут по дороге!» Смотрю на дорогу, вижу тёмную массу, приближающуюся к нам. И что-то там с собой тащат. Отсвет пожаров освещает немецкие каски. «Wer da?»* – тихо окликаю. Молчат. Идут дальше. Окликаю уже громче: «Wer da?! Ich werde schießen!»**. Движение прекратилось. К нам приближается одна высокая фигура в шлеме. Подходит к воротам. «Deutsche Wehrmacht. Die Hilfe!» ***.

Выхожу за ворота и лицом упираюсь в стволы «флака». И в открытые ворота покатились мимо нас «флаки» на своих дутых колёсах, шурша по гравию. Немцы толкают что есть сил, а их фельдфебель (им оказался тот высокий дядя в шлеме) рычит на них громким шёпотом: «Schieben, schieben!» ****. Остановились. Фельдфебель обошёл со мной позицию, кивал головой и хвалил: «Gut, gut!». Доложил лейтенанту Дурасову. Тот вышел. Фельдфебель доложил ему, что они являются частью греческой армии, прибывшей этой ночью в Чачак. Что он с четырьмя «флаками» назначен к нам на позицию и придан нам для огневой поддержки.

Немцы сразу взялись за работу и начали окапываться меж нашими окоп­чиками. Пехоты с ними не было. Два раза за ночь, во время моего дежурства, я навещал их, а они всё работали. Под утро, когда ночь ещё только раздумывала, не пора ли ей на отдых, я снова вышел проверить часовых и в полумраке увидел вкопанные в землю «флаки», только стволы были почти на уровне дамбы, и около них закутанных в плащи, лежащих и спящих солдат. «Прилёг вздремнуть я у лафета», – вспомнилось мне из «Бородина». Моё дежурство кон­чилось, всю ночь не спал, и я прилёг на минутку, а заснул крепко, без снов.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

*Кто идёт? (нем.)

**Стрелять буду! (нем.)

***Вооружённые силы Германии. Помощь! (нем.)

****Толкай, толкай! (нем.) 

 

  

 

[Павел Стрелянов /К/]

Построение роты перед выходом в горы против партизан. Все чины в югославянской форме 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Подпоручик Л.С.Бойко

Бойко Леонид Сергеевич – р. 1897 г., в Добровольческой армии в 1-й гвардейской конной батарее, в Русской Армии во 2 конно-горной батарее, галлиполиец, окончил гимназию в Галлиполи. В эмиграции в Болгарии. В Русском Корпусе офицер артвзвода 3-го полка. После 1945 в Австралии, умер в Мельбурне 1983 г. 

   

[Павел Стрелянов /К/]

И будят меня звуки нарастающего боя. Вскакиваю, большинство бойцов взвода на позиции. Снуют солдаты, несущие ящики с патронами, пара дневаль­ных сидят в уголке, покуривая, прислушиваются к звукам боя. Бегу к нашим окоп­чикам.

Все «флаки» стреляют, и от гула стрельбы уши стонут. Вдалеке вижу долговязую фигуру Шурки Макухина, склонившегося над своим станковым пулемётом. Заело, что ли?! Согнувшись в три погибели, пробираюсь к моему отделению. У пулемёта Червинского лежит куча стреляных гильз, грожу пальцем Дьячку Петру, что не разбудил меня вовремя, подбираюсь к верхушке дамбы и всматриваюсь.

Оба моста в дыму от разрывов, и сквозь этот дым идут фигурки немецких солдат. Падают, поднимаются и, пройдя мост, рассыпаются в цепи в направлении дороги, которая проходит через посёлок моей бывшей разведки, а другие подразделения, развернувшись в цепь, залегают с правой стороны и встречают огнём наступающие части пехоты противника. Видны звенья тя­жёлых пулемётов и бомбомётов, поддерживающих их наступление. С нашей стороны, с дамбы, «флаки» бьют во фланг наступающим, и огонь их смертоносен.

На фоне чистого неба два чёрных «ястребка» на низком полёте то ныряют, то вновь поднимаются, обстреливают и бомбят немецкие части, участвуя рьяно в кровавой игре. Уже далеко за мостами видны фигурки наступающих немцев, входящих в посёлок, то исчезающих меж домами, то вновь появляющихся. Частые взрывы клубами вздымаются между ними.

Один из «ястребков», развернувшись, ринулся на нас, но был вовремя замечен, и встретила его пара «флаков» цепочками разноцветных огоньков, снарядов, как бы плывущих ему навстречу. А он, заглушая все звуки своим мотором, мигая нам вспышками пулемётов, ревя, скользнул над нами, расстреливаемый в упор, вспыхнул, как свечка, и исчез с глаз. И только выросший столб дыма обозначил могилу его.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Полковник Б.С.Гескет, командир батальона 3-го полка 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Пехота не выдерживает продольного флангового огня «флаков», они бегут к лесу, к холмам, и исчезают там. Бой продви­нулся дальше, огонь «флаков» ослаб, только пара их стреляет по невидимым нам целям. Но вдруг нежданно-негаданно, слышим свист пуль, падают среди нас раненые и убитые. Меткий пулемётный огонь сеет смерть. Все лежим, высматриваем, откуда по нам огонь идёт.

«Вот он!! Забодай его бык!» – вскричал один из бойцов, указывая на маленький сарай, стоящий далеко среди поля. На фоне тёмного окна заметны злые язычки выстрелов. Шиловцев, пригнувшись, мчится к немцу-фельдфебелю: «Maschine Gewehr!» * – кричит ему и тычет пальцем в хату. Тот молча бросился к стоящему на треноге огромному биноклю, навёл его на сарай и также молча рванулся к «флаку», согнав с сиденья наводчика, и «флак» послушно и плавно под его управлением опустил стволы, повернулся влево и застыл, а фельдфебель прильнул к прицелу, доводя ручки наводки.

И поплыли к сараю пять сияющих разноцветных огоньков, ударили над окном и исчезли в дымке и пыли разрывов. А за ними уже спешил длинный ряд снарядов, похожих на гирлянду, и прямо в окно. Ещё одна очередь, как проверка сделанного, и всё замолкло. Молчали «флаки», молчал Шурин пуле­мёт.

И на фоне этой резкой тишины громко раздавались стоны раненых. У нас убитые и раненые. Немцы укладывают своих убитых в ряд. Мы перевязы­ваем, как можем, своих раненых, собираем убитых. Немец-мотоциклист исчезает в пыли по дороге в город.

Через полчаса явились грузовики и уехали, забрав всех раненых и убитых. Прибыл связной от роты с печаль­ной вестью о гибели нашего командира. Подробностей не было. Только то, что на наблюдательный пункт упала мина и убила командира полка полковника Гескета, нашего командира роты есаула Протопопова и лейтенанта Дуброву, бывшего с ними. Печален стал взвод. Тревожны и грустны лица бойцов и лейтенанта Дурасова. Что дальше будет? Жаль нашего командира роты, близок он нам был, много заботился о роте. Пал смертью храбрых на своём посту.

-----------------------------------------------------------------------------

*Автоматическая винтовка (нем.).

[Павел Стрелянов /К/]

Командир 4-го полка, полковник Б.С.Гескет

 

[Павел Стрелянов /К/]

Ротой временно командует лейтенант Драценко. Получен приказ выслать сильную разведку в поле, что перед нами. Три отделения нашего взвода, оставив только дневальных, собираются с лейтенантом Дурасовым* на дело. Приехал немец-мотоциклист, видно, связной, отрапортовал что-то фельдфебелю, и по приказанию того немцы шумно задвигались, снимая «флаки» с позиций. А по дороге к нам, нахлёстывая коня, гнал Киселёв ротную кухню. Обед будет!!

Изголодавшиеся ребята на лейтенанта Дурасова смотрят, тот, поняв, в чём дело, даёт полчаса на обед. Немцы, увидев кухню, просияли и не ошиблись. Наш командир взвода любезно предложил им вместе откушать. Вмиг появились котелки, и немцы дружною толпою хлынули к Киселёву. Тот, размахивая черпаком, зазывал: «Бите-дритте, шамать дам!!» – и смеялся при этом заразительно, а немцы, ничего не понимая, смеялись также, подставляя свои котелки.

И вдруг затих смех, прекратились разговоры, все повернули головы, вслушиваясь во всё нарастающий вой снарядов «катюши». Исчез с черпаком Киселёв, все ринулись залечь поскорее, кто просто в поле, кто в канаве. Привязанные кони нашей кухни ржут визгливо, приседая на задние ноги. Грянули разрывы, в вихре огня свистели осколки, и огненный дождь расплавленного металла стал оседать на нас.

Утихло всё. Все зашевелились, а некоторые, охая и ахая, срывали с себя кителя и рубахи, тлеющие от осевшего огня «катюши». Прожгло до тела. Появился Киселёв с черпаком, правда, сильно побледневший, но азарта не потерявший. Наша очередь котелки подставлять, а он язвит: «Что, хлопцы, на обед Катюшу зазывали? А вам сосед Катюшу не даёт!»

------------------------------------------------------------------------------------

*Дурасов Игорь Михайлович (князь Дурасов-Долгорукий) – р. 1922 г., в эмиграции в Болгарии. В Русском Корпусе в 5-й юнкерской роте 3-го полка, во взводе ПАК 2-го батальона того же полка, Военно-училищные курсы 1943, подпоручик, 1944 командир взвода 5-й роты 2-го батальона 5-го полка (лейтенант). После 1945 в США, умер в Филадельфии 23 окт. 1962 г.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Обозные лошади. На заднем плане построение части

 

[Павел Стрелянов /К/]

Идём через пешеходный мост с горящими ещё машинами, испускающими едкий дым и вонь калёного металла, видим неубранные тела павших солдат. Впереди ещё постукивают пулемёты, и вторит им эхо разрывов. Там ещё дерутся, бой идёт. Пройдя мост, сворачиваем направо и двигаемся по полю, развернувшись в цепь. С той стороны реки видна дамба и наша скотобойня.

Проходим окопчики. Они пустые, с кучками стреляных гильз, кое-где редко попадаются тела убитых, но чем дальше идём, тем страшнее становится при виде работы «флаков». Страшные рваные раны, оторванные руки и ноги, искалеченные человеческие останки, обильно усеявшие поле, без слов говорили о работе и силе разрыва снарядов «флака», рассчитанных на борьбу с аэропланами. Многих бойцов наших тошнило, и, согнувшись, они блевали от вида этой бойни. С непривычки, наверное.

Проходим бомбометные и пулемётные гнёзда с перебитыми солдатами, а дальше – горы стреляных гильз и больше ничего. Пусто всё. Кое-где – окровавленные бинты. Возвращались назад другой дорогой. Местность была очищена от противника, отступившего от города Чачака.

Через день угрюмые, неразговорчивые солдаты наших полков, годившиеся нам в отцы и деды, сменили нас. Рота рассеялась по участкам охраны. Нашему взводу поручено было охранять пешеходный и железнодорожный мосты, меня с отделением поставили с другой стороны Моравы, то есть в Любичах, у входа в город.

Отделение Шиловцева* встало у моста со стороны города, то есть у выхода из него, а отделение Андержейковича ** охраняло подход к железно­дорожному мосту на уровне со мной в двухстах метрах.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------

*Шиловцев Николай Степанович – р. в Югославии, в Русском Корпусе в 1-й юнкерской сотне 1-го батальона 1-го полка, с 1944 унтер-офицер 5-й роты 2-го батальона 5-го полка, в лазарете на янв. 1945 г.

**Андржейкович Петр Петрович – р. ок. 1901 г., во ВСЮР и Русской Армии в Дроздовской дивизии, галлиполиец. Осенью 1925 подпоручик Дроздовского полка во Франции. В Русском Корпусе в 1-й юнкерской роте 1-го батальона 1-го полка, 1944 унтер-офицер 5-й роты 5-го полка, затем в 3-й роте 4-го полка. После 1945 в Бразилии (1967 в Сан-Паулу), умер в Филадельфии (США) 21 апр. 1968 г.

[Павел Стрелянов /К/]

Саперный взвод      

 

[Павел Стрелянов /К/]

Пройдя с отделением мост, оглядываюсь, применяюсь к местности, где нам выгоднее встать для охраны моста. Невдалеке, под скалистым бугром, стоит большой дом, низкий, крепко сделанный и с толстенными дубовыми дверями. Решил взять его для караула.

Пришлось ломать замки на дубовых дверях, а распахнув их, ахнули от изумления. Вся задняя стена уставлена до потолка бочками, спереди стоят столы да стулья, огромный очаг с вертелами, вокруг закопчённые стены и сильный винный дух. Определённо, трактир или кабак. Зашли. Часика два перетаскивали мебель, чтобы освободить место для жилья. Натаскали досок и соломы, сделали нары, ребята довольны. Расположились и отдыхают, а глазами по бочкам шмыгают, шарят.

«Эге, – думаю я, – враг-то не снаружи, а внутри находится, надо упредить и расставить все точки над i». Кликнул Дьячка Петра. «Послушай, дорогой, соблазн большой здесь у нас, пост наш ответственный, пьяных здесь не хочу иметь. Но вино тут стоит, и мы будем им пользоваться. На каждого хлопца – стакан вина в обед и больше ничего, в особенности ночью. За этим следи ты, а я с ребятами поговорю».

Так и сделали. Бойцы серьёзно к этому отнеслись, и, к моей радости, даже попытки преступить дозволенное не было. Но зато ко мне заходили ротные друзья, повидаться и поболтать в свободные минуты, ахали от удивления, и, конечно, новость разлетелась в два счёта по роте. Угораздило меня, на мою голову, там боевой пункт устроить. Но об этом потом.

Для нас настали страдные дни. Ответственность за мост большая. Днём нам было легко. Двое часовых и пулемётчик в своём устроенном гнезде. Тщательно проверяли входящих в город. А ночью пятеро несли службу, ибо Аслан и Хаджибекир были приданы моему отделению. Они сменялись каждые два часа, а я, как бессменный караульный начальник, бдел надо всем и над всеми. Иногда днём, когда мне было невмоготу, Дьячек заменял меня.

 

      

 

[Павел Стрелянов /К/]

Охранение у ж-д моста 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Два слова о бочках с вином и ракией. С первого же дня по всей роте разнёсся слух, что я владею вожделенным богатством. Я вдруг стал всем в роте лучшим другом, «рубахой-парнем» и приятелем «на большой палец с присыпкой». Правда, я от почестей не отказывался и был таким, каким был всегда.

Начались бесконечные визиты друзей и бойцов моей роты. Приходили с флягами, с ведрами, 5-литровыми баллонами и, в свою очередь, тоже дарили – кто колбасы отвалит, кто сальца. Своим я никогда не отказывал, и Дьячек с благодар­ностью подарки принимал, деля по-братски на всё отделение. Аслан и Хаджи­бекир на сало сильно косились, не принимали, зато колбасу уважали, не спра­шивая, из чего сделана. Видно, запах чеснока им очень нравился.

Спустя пару дней начали забегать к нам из других рот, стоящих в городе, с шаблонным приветом вроде: «Будьте любезны, не откажите соратникам из такой-то роты и поделитесь винцом». Ну конечно, не откажешь своим землякам, отвалишь им бочку в 50 литров, а уж бочки тащили кто как мог. С бричками приезжали. Появились пару раз и немцы с такой же просьбой, ну как же союзнику отказать, укажешь этак на бочку в 100 литров, а они рады стараться, сами её, пыхтя, волокли.

Но все они, кем бы ни были, благодарили, кланялись, козыряли или ржали от радости, как кони, крича «danke!», и лихо щёлкали каблуками, и чувство­вал я в эти моменты свою власть, но не военную, а иную. И тут я начал понимать, почему кабатчики везде в таком почёте и уважении.

Так вот! Несли мы службу и не роптали. Через пару дней нашего пре­бывания один из дежурных приводит ко мне рослого крестьянина, добротно одетого: «К вам хочет, просит о чём-то». Оказался сей дядя хозяином этого здания и кабака со всеми его принадлежностями.

– Я рад, – заявляет он мне, – что вы, русские, здесь стоите, а не то разнесли бы другие моё добро.

– Хорошо! – говорю я, – да что ты хочешь?

– Дозвольте мне здесь быть, служить вам, да за моим добром следить!

– Так что, ты нам не доверяешь?! – спрашиваю его.

– Госпо­дин, вы уйдёте, так другие разнесут добро моё в два счёта, а я его с­берегу! – отвечает он мне. Пораскинул я моими юными мозгами и думаю: ну что ж, пусть пос­лужит. Еду нам будет готовить. Так я с ним договорился, что за плату он и его жена приходят утром и готовят нам обед и ужин. И в четыре часа дня уходят. Смываются до следующего дня. Я не хотел никого постороннего видеть у нас после этого часа. Чужих нет – меньше бед! Он согласился и от платы отказался.

[Павел Стрелянов /К/]

Хозработы. В центре хорунжий Н.Н.Протопопов-мл. 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Где добывал трактирщик продукты для нашего питания, не знаю, но ели мы если не по-царски, так по-барски. Ели да на жену хозяина загляды­вались. Бой-бабёнка была, красивая, с перцем. Как глянет, двинет бровями, качнет бедрами, так у моих ребят да и у меня самого дух перехватывало. Но устояли!!

Воспользовался, прихвастнуть решил, пригласил Якова Александровича к нам на обед. Как сейчас помню, поросенка ели, винцом запивали. Было чем хвастаться: своя кухня с поварами, погребок на ять. Всё обошлось честь честью, чинно и хорошо. На прощание Яков Александрович, благодаря, сказал мне: «Дружок Олег, гони ты в шею твоего повара с поварихой, не нравятся мне они. Смотри, чтоб худо не было. По-моему, шпик он партизанский. Вынюхивают!» Простились. Подумал я насчет хозяев, решил завтра им отказать. Трудно мне было от гладкой жизни отказаться, но уж если решение принял, так назад не возвращайся. Верил я очень Якову Александровичу.

В ту ночь случилось неожиданное нападение на нас, но, благодаря внимательности и бдительности нашей охраны, сдержали врага. Аслан особенно косил своим пулемётом. Пустил ракету, чтобы осветить местность и в то же время как позывной знак: на помощь! В два счета появились около нас солдаты, занимая справа и слева позиции. Через полчаса всё утихло. Нападение было отбито. Особенно помог пулеметчик отделения Андержейковича, который бил во фланг противнику с позиции железнодорожного моста. Выручил.

Рано утром нашли убитых, среди них был и хозяин нашего трактира. Прав оказался Яков Александрович, с тех пор зарубил я этот урок у себя на носу. Партизаны так незаметно подкрались, что убитых нашли мы в тридцати метрах от нашей позиции. Спасла нас сука, которую мы у себя приютили с парой щенят. Благоволила нам и, конечно, хозяину, кормившему её. Потом рассказывал мне стрелок Похевка Фёдор, который ночью за пулемётом стоял: «Ночь темна, ничого не бачу, а псина сперва загавкала, а потом, хвостом виляя, в ночку кинулась. Чую, повизгивает, хозяина здравствует. Так я перелякався и сразу понял, да к пулемёту, и дал очередь!»

Жену его больше не видели и в даль­нейшем питались произведениями наших кашеваров. Конечно, разница в приготовлении была не в пользу наших знатоков кулинарного дела.