Из архива Кубанского Атамана генерала Науменко

[Павел Стрелянов /К/]

Дальше привожу результат Совещания Старшины и решение их по этому вопросу.

 

Апрель 28 /продолжение/: «Мы собрались в комнате освобожденной недавно немцами и здесь обсуждали наше положение.

 

Начал говорить Голубинцев о том, что т.к. мне, как Атаману, надо идти, то здесь надо оставить письмо к Англо-Американскому Командованию о наших Регалиях. Шелест своего мнения не высказывал, а Гетманов горячо поддержал Голубинцева. Остальные присутствовавшие, в большинстве были за составление обращения к Командованию в интересах сохранности наших Регалий.

 

(Голубинцев, Гетманов, Шелест – казачьи генералы).

 

С этим планом согласились все кроме Назаренки, решительно возражавшего против этого, как и всякой связи с наступавшим противником!

 

По некоторым данным казаки собираются в районе Зальцбурга, туда же должны прийти части Доманова и Паннвица. Я решил, что мне надо идти дальше, а потом действовать по обстоятельствам.

 

Я переживал страшную душевную драму. Идем в темную, а здесь я бросаю свою семью и Регалии, т.е. все самое для меня ценное!

 

Я решил оставить Шелеста и с ним Николая. Когда сказал о своем решении Н. – то не было конца ее горю! Сильно она бедная плакала и сказала, что тогда и она со мной пойдет.

 

Поужинали мы в тяжелом настроении, и пошли в отель. В нашем временном Штабе составили письмо Союзному Командованию. За этим делом сидели до 11 часов ночи. Бедная моя Н. сидела здесь же в уголке и молчала. Я как посмотрю на нее, так сам не свой делаюсь. Что будет с ними и со мной! Грудь сдавливает тоска. Уже в 12 ч. ночи пошли в свой номер. Легли спать не раздеваясь».

 

29 апреля : «Проснулись в 2 ч. с тем, что бы выйти в 3 ч. ночи. Время отхода приближалось. Мои вещи взяли на повозочку и около 3-х часов сказали, что пора идти. В последний момент Н. просила идти со мной...

 

Но разве я могу ее взять в неизвестность! Распрощавшись, наконец, со своими, вышел ровно в 3.10 в темноту, как в смысле ночного времени, так и в смысле неизвестности, что нас ждет.

 

Нам предстояло пройти по улице села, перейти через мост и через город идти на шоссе. За городом дорога сразу пошла в гору. Отличное шоссе.

 

Ночь лунная. Город был виден долго. Нас шло много, человек 30, с четырьмя ручными повозочками.

 

Оглянувшись последний раз, мысленно, перекрестил своих...».

 

[Павел Стрелянов /К/]

Значок Запорожских казаков

 

[Павел Стрелянов /К/]

После ухода из Ройте следует описание дальнейшего продвижения по направлению к Зальцбургу – где пешком, где автомобилем и поездом. Постепенно по пути стало выясняться, что до цели, т.е. соединения с массой казачьей, им не дойти, т.к. развал армии начался вовсю. В предвидении скорого краха солдаты начали расходиться по домам. Перевозочные средства почти остановились.

 

Добравшись к 1-му мая до Инсбрука, увидели, что идти дальше фактически некуда. Продолжать дорогу в Зальцбург, как записано в дневнике от 2-го мая: «все равно, что лезть в мясорубку – кругом неприятель, причем Зальцбург ближе к красным, чем к англичанам».

 

Где находятся казаки, никто не мог дать сведений и в комендатуре Инсбрука никто не знал, что делается вокруг.

 

Остановились в солдатском «Хайме» /доме/ решили переждать дня два т.к. наступали танки и союзники могли их захватить где-либо по дороге.

 

При подходе неприятеля к городу, решили покинуть «Хайм», т.к. «Если мы пойдем ночевать в «Хайм» и придут англо-американцы, нас могут засадить в лагерь военнопленных с солдатами, а потом оттуда не вырвешься».

 

В заметках за эти дни Ген. Науменко начинает критически пересматривать свое решение, в поисках казаков направиться в неизвестность. Увидев нереальность такого стремления, в дневнике от 2-го мая он пишет:

 

«Теперь только понимаю Николая, который все время говорил, что надо уходить в какое-нибудь маленькое село в горы и там ждать что будет. Я с этим не соглашался, считая это большой фантазией, а теперь вижу, что он был прав!».

 

Как в дальнейшем выяснилось, неисполнимость стремлений Ген. Науменко и угнетающая его невозможность добраться до места сосредоточения казачьих частей, спасла его от участи быть выданным, вместе со всеми другими, на расправу в СССР.

 

Об ужасах происшедших с казаками он узнал лишь три месяца спустя, т.к. долго вообще никакие сведения не доходили. День выдачи 1-го июня 1945 г. он провел за проволокой в лагере, куда его и всю группу, с ним находившуюся засадили американцы, захватив их по дороге. В этот день он с огорчением записывает о безуспешности всех стараний вырваться из лагеря.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Доклад-информация В.Г.Науменко о выдачах казаков в Лиенце

 

[Павел Стрелянов /К/]

3-го мая, четверг 9.15, Инсбрук: «Было объявлено по радио, что прекращены военные действия в Тироле и объявлено Тирольское Освободительное Движение. Всем без исключения, проживающим в Инсбруке, приказано немедленно зарегистрироваться в Ландхаузе /Управлении/. Боевые действия на фронте Ройте прекращены.

 

Став перед лицом таких событий, Войсковая Старшина собралась и решила немедленно уходить из Инсбрука в направлении Зальцбурга, чтобы выйти из Тироля, т.е. с австрийской территории, где предвидится советское влияние. Быстро собравшись, мы отправились на станцию и сейчас сидим в вагоне, готовые ехать до Розенберга на Баварской территории».

 

7 ч. 33 м. – «на пути во время движения поезда.

 

По дороге к нам присаживается много солдат. Все без винтовок. Поезд идет довольно быстро, не останавливаясь долго на станциях. Думаю, что часа через полтора-два, мы выедем из пределов Австрии и въедем в Баварию.  Разница та, что Австрия считает себя под влиянием Советов, а Бавария под Англией. Уходя из Инсбрука, видели массу народа, устремлявшуюся на регистрацию».

 

Надежда через час-два оказаться в Баварии не осуществилась. Благода¬ря уничтоженному взрывом мосту, поезд должен был стать и все пассажиры выйти. Дальше записаны пункты, по которым приходилось пробираться сойдя с поезда, продвигаясь к Баварской границе в направлении к Кемптену.

 

Никаких документов достать было нельзя и было решено, в случае надобности, предъявлять свои документы оттуда и говорить, что возвращаются домой.

 

На ночевке от 5-го мая их перегнали наступающие американцы, причем занятие ими территории прошло совсем незаметно.

 

5-го мая, суббота 3 ч. 5 м. Село Линдле: 

 

«На шоссе совершенно пусто. Прошли с запада на восток легкие американские машины. На первой машине не было видно пулемета, а на последующих на большинстве, было по одному пулемету. Прошло 8-10 машин, все окрашенные в защитный цвет. Все очень маленькие.

 

Разница с тем, что я наблюдал у немцев в 1941-ом году, при их наступлении в Сербии – немцы шли большими колоннами, а эти обыкновенными машинами.

 

3.55: После небольшого перерыва, прошла большая команда – в ней три больших танка, а через несколько машин еще один с большой пушкой.

 

4.35: Прошла колона американских бронемашин. Идут отдельными машинами.

 

4.45: Прошла еще группа в 36 автомобилей – маленьких. Видно везут пехоту и Красный Крест.

 

5.05: Сейчас вслед за американскими колоннами пошли колонны немецких грузовиков. При них совершенно нет американских машин».

 

[Павел Стрелянов /К/]

Охрана казаками 1-й Казачьей дивизии железной дороги

 

[Павел Стрелянов /К/]

6-ое мая: «Воскресение. Первый день ПАСХИ. ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

 

Встали в 5 часов на дворе дождь. Сейчас должны выступать...

 

Дальнейшее положение было очень неопределенное. Движение по дорогам было, для жителей, прекращено. Граница между Австрией и Баварией закрыта. Куда двинулись казаки и вообще двинулись ли, узнать не представлялось никакой возможности.

 

Ген. Науменко решил, что надо тайком перейти границу и направиться обратно в Кемптен, т.к. вернуться в Ройте было невозможно. Шли слухи, что в Австрию вступили советские войска, для занятия отведенной им ее части.

 

Надо было получить разрешение на поездку в Ройте, находящееся теперь в другом государстве. Так и поступили и, отойдя с дороги, по каким-то зарослям, пробрались на территорию Баварии, и опять выйдя на дорогу, двинулись на запад.

 

Их несколько раз проверяли на проверочных пунктах, но благодаря наличию документов на проживание в Кемптене и объяснение, что они идут домой к семьям, их пропускали.

 

В записях дневника перечисляются проходимые ими места и много записей на темы дня, как и опасений за благополучный исход этого путешествия.

 

9-го мая: «Настроение мое как барометр, то падает, то поднимается... То кажется, что никогда до дому не дойдем, а засадят нас где-нибудь в лагерь, то является уверенность, что дойдем благополучно! Путь предстоит далекий и трудный, потому что движение с востока на запад, т.е. пересекая отроги гор».

 

В записи от 10-го мая пересматривается опрометчивость следовать импульсу и пускаться в путешествие, ничего хорошего не предвещавшее.

 

Вспоминает просьбы моей матери не уходить и пишет: «И как меня просила Н. остаться... Я не послушался, а теперь горько каюсь. А кому я принес пользу? Никому! Но осталась надежда и вера в Бога, что Он сделает как надо и наученный этой непростительной ошибкой, я буду впредь осторожным».

 

Следует описание трудно преодолеваемой, но живописной дороги в Альпах, остановок по дороге и, наконец, нескольких дней проведенных в пустующем альпийском домике на берегу ручейка, где остановились на пару дней, чтобы набраться сил. В записках все время поминаются разные соображения, касающиеся Регалий, никак не выходящих у него из головы.

 

10-ый май: «Хорошо, что мы сделали привал. Ведь мы идем или сидим на месте беспрерывно 13-тый день – и все время не только не мылись по-человечески, но и не раздевались... Боже, какую глупость я сделал, что ушел из Ройте! Этого простить себе не могу. Что получилось теперь! Как были оторваны от казаков, так и остались. Регалии оставил, что стало с ними!»…

 

Опять запись передвижения – и наконец, удачи! По дороге подобрали брошенную военную телегу и пару лошадей. Появилась надежда на более быстрое передвижение и приезд в Кемптен.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Знамена. Опись, отдельный лист

 

[Павел Стрелянов /К/]

15-ый май: «По пути имел некоторые наблюдения. На многих деревьях прикреплены надписи одного типа, в которых говорится, что дорогами могут пользоваться только для военных целей, людям же цивильным пользование ими совершенно возбранено... И только тогда я обратил внимание на то, что по этим дорогам мы не встретили ни одной подводы запряженной лошадьми, и только мы едем как будто, так и полагается.

 

Встречаем много полицейских машин, но никто нам ничего не говорит. На проверочных постах показываем пропуск, в котором сказано, что нам разрешено ехать в целях разгрузки района. Редакция неплохая!

 

По дорогам встречаем только автомобили американские, или немецкие, везущие военнопленных.

 

Как бы то ни было, а мы пока едем благополучно. Смелость города берет! Видно и американцы считают, что если мы едем, то на это имеем право!

 

Если бы не лошади, то мы не сделали бы за эти 2 дня и 30-ти верст, а мы отхватали почти 70. На пути сегодня прошло очень много американских машин, причем одна, из-за нашей подводы, чуть не свалилась в канаву. Если бы это были немцы, то быть бы большому скандалу – они крикливые!».

 

Но такой оптимистический подход к делу, не долго себя оправдывал и уже на другой день, ситуация резко изменилась.

 

Май 16-ый – Зиндельдорф: «Вчера заночевали на сеновале у крестьянина, к которому мы заехали в этом селе. Выспались отлично, встали в 5.55 в отличном настроении, и не предчувствуя, что нас ждет на пути. Нам до Фюссена оставалось два перехода и завтра вечером, мы должны были быть там. Но вышло не так как предполагали.

 

Сделав около 22-х верст, мы решили в 11.30 сделать большой привал, наметив для этого отдельный дом на пути, видевшийся издали.

 

Но когда мы к нему подъехали, то увидели стоявший около него американский танк. Мы решили здесь не останавливаться. Но оказалось, что здесь стоит пост, который всех задерживает.

 

Прочтя наш пропуск, часовой показал его, как видно, начальнику поста. В это время подъехал автомобиль, в котором сидел какой-то американский офицер. Начальник поста показал пропуск ему, тот что-то сказал и поехал дальше. Нам велено было свернуть с дороги и остановиться.

 

С этого поста начались дальнейшие злоключения. Всем, кроме кучера, было велено слезть и сесть в грузовик, уже заполненный людьми. Всех отвезли в какое-то село, где русским и полякам было велено слезть, а через пару минут их опять посадили и куда-то повезли...».

Изменено 3 марта, 2021 пользователем Павел Стрелянов /К/

[Павел Стрелянов /К/]

Знамена, форма казаков. Музей в Нью-Джерси, 27 июля 2000 г. Фото Н.А.Корсаковой

 

[Павел Стрелянов /К/]

Май 16-ый – продолжение: «Повезли, оказывается, в лагерь, где мы и очутились в 1.05 дня за проволокой. Здесь нас выгрузили, задержав примерно на полчаса около караульного помещения, а потом сказали, чтобы мы шли в барак 694 комната 12. Дали также купоны на сегодня, на обед и ужин.

 

Итак, мы совершенно неожиданно оказались в лагере!..»

 

В этом лагере им еще предстояло оставаться много дней! Находился он около города Обераммергау, знаменитого на всю Европу места ежегодных «мистерий», религиозных пасхальных представлений из жизни Иисуса Христа, на которые ежегодно съезжались десятки тысяч людей из всей Европы.

 

В лагерь этот американцы засаживали всех шатающихся по дорогам для дальнейшего их распределения по национальностям. В нем было также много русских в большинстве не желающих возвращаться на родину, к большому недоумению американцев, не понимающих причин такого решения. Все остальные народности рвались из лагеря в свои государства.

 

Жизнь в лагере была вполне сносной, выпускали в город, но получить разрешение продолжить путь в Кемптен никак не удавалось. По дорогам ловили, и было опасно быть пойманными и посланными в лагеря возвращенцев, где уже управляли прибывшие из СССР коменданты – поэтому о самовольном уходе из лагеря нельзя было и думать.

 

Началось монотонное существование в полной неизвестности, что можно ждать в будущем. Жили слухами и радиопередачами, стараясь хоть как-то разобраться в обстановке. А слухи были самые разнообразные и противоречивые!

 

В роковой день 1-го июня, в который происходила трагедия выдачи казаков в Лиенце, в блаженном неведении происходящего Ген. Науменко пишет:

 

1-го июня, 10.50 Лагерь: «Тосчища! А из головы все время не выходит что там делается дома. Тоже, самая полная неизвестность о судьбе Регалий. Неизвестность, что с нашими казаками! С Дивизией Паннвица, с Домановской группой, с полком /казачьим/ Русского Корпуса.

 

Что с остальными группами и казаками!..»

 

Увы, по сравнению с тем, что ему суждено было узнать о судьбе постигшей казаков в этот день, все эти тревожные записи были только цветочками!

 

Наконец, просидев в лагере 19 дней, после больших стараний, пропуск на Кемптен был получен и Ген. Науменко с казаками продолжил путь.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Последний пример белоэмигрантской фалеристической деятельности.

Письмо В.Г.Науменко – В.В.Мухину от 8 сентября 1951 г. об установлении нагрудного знака памяти Лиенца.  

 

[Павел Стрелянов /К/]

9-й июнь, Кемптен: «Сегодня в 9.58 приехали в Кемптен. Выступили с последнего ночлега в 7.30. Накрапывал дождь всю дорогу. По дороге нас остановил пост и проверил документы. Под Кемптеном нас никто не останавливал».

 

Приезд в Кемптен ничего нового, в выяснение общего положения, не внес. В городе уже было основано два русских лагеря. Один бывших эмигрантов и советских граждан к ним присоединившихся, а другой «возвращенцев».

 

Оставшиеся в Кемптене казаки ничего о происходившем в Ройте не знали, т.к. граница с Австрией была закрыта. Вместо ожидаемого облегчения у Ген. Науменко забот прибавилось, т.к. узнать ни у кого ничего не удавалось, ни о Регалиях, ни об оставшихся с ними. Но уже на второй день после его возвращения, обстановка начала проясняться. Неожиданно приехал, отпущенный из «плена» мой муж Н.Г.Назаренко.

 

10-й июнь: «В 7 часов вечера пошел на всенощною. Перед концом службы пришел Зарецкий, который сказал, что приехал Коля. Подождав конец службы, который был скоро, я вышел и встретил Колю на лестнице, разговаривающего с группой жителей общежития. Одет он был в офицерский плащ без погон и шляпу. С ним приехал и Афанасий /его ординарец/, тоже в штатском.

 

Коля рассказал, как было в Ройте при приходе американцев. Занят город был 30-го апреля, т.е. через полтора дня после нашего ухода оттуда.

 

Коля рекомендовал Шелесту перевезти Регалии в ближайшее село, на что было согласие одного крестьянина, но тот не согласился. Он составил список всех оставшихся с ним офицеров и казаков для передачи американцам. Коля просил его этого не делать, но он его не послушал.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Войсковой старшина Н.Г.Назаренко 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Когда подходили американцы, то Коля ушел за город. Как только американцы пришли, то Шелест явился к кому-то, я не выяснил к кому именно, и сказал, что имеет мое письмо к Командованию. На вопрос этого офицера, кто он такой и служил ли в германской армии, он ответил, что Генерал и командовал, сколько-то дней, полком. Это, по-видимому, и послужило причиною того, что он и все кто были помещены в список, были арестованы, а к Регалиям приставлен американский часовой. Сами они, казаками, по указанию американцев, перенесены из павильона в здание отеля «Крона».

 

Обо всем этом Коле сказала Наталка, которая прибежала к нему.

 

Коля вернулся в село. В это время Шелест и все остальные были освобождены. Потом опять Коля и Шелест были у Коменданта. Шелест ему опять говорил, что он служил у немцев и на вопрос американца, что же с ним делать, ответил: «что хотите». По словам Коли, он в дальнейшем несколько сгладил впечатление произведенное Шелестом.

 

В общем были встречены они очень доброжелательно, но когда Шелест сказал, что служил у немцев и командовал полком, то отношение резко изменилось.

 

Рассказывал также Коля об инциденте происшедшем, кажется, в Ройте. На Шелесте был одет немецкий пояс с бляхой СС. Когда это увидел какой-то солдат, то рассвирепел и приставил револьвер к его животу!

 

Вообще Шелест держал себя совершенно не так, как нужно. Скажи он, что он не имеет никакого отношения к немецкой армии /как это и было/, а лишь хранит наши исторические ценности, сам он не мучился бы в дальнейшем, не довел бы до этого остальных и не подверг бы Регалии опасности, в которой они находятся в настоящее время!

 

В тот же день всех мужчин, за исключением Андриевича, которого Шелест случайно не внес в список, посадили в грузовик и отвезли на север в какой-то лагерь за Ульмом. Потом их возили еще по каким-то лагерям.

 

При дальнейших разговорах с американскими комендантами и офицерами, Шелест, несмотря на просьбу Коли этого не делать, везде говорил о своей службе у немцев и командовании полком.

 

Результатом было то, что в лагере Аллен, куда их привезли окончательно, Комендант его не принял, а мое письмо взял какой-то офицер для дальнейшей передачи. На вопрос, какая судьба ожидает Регалии он ответил, что, по всей вероятности, они будут переданы Советам или в Югославию.

 

Спрашивается почему? Надо полагать, что это мнение этого офицера и ничего больше! Но надо быть готовым ко всему.

 

В конце концов, благодаря дипломатии Коли, удалось добиться, что никого в лагерь не посадили, а жили они свободно по квартирам и номерам отеля. Подробности их жизни не знаю. Узнаю у Шелеста, который должен приехать дней через шесть и тогда запишу.

 

Рассказывал Коля, что в одном из лагерей, когда они туда приехали, на них набросились негры – американские солдаты с целью грабежа вещей, что они проделывали с немецкими военнопленными. И только то обстоятельство, что кто-то из мелких начальников американцев выругался по-румынски, их спасло, потому что Коля с ним вступил в разговор, сказал, что они русские и попали в лагерь случайно. Это произвело хорошее впечатление, грабители были остановлены и даже потом переносили их вещи /Н.Назаренко в эмиграции был румынским офицером/.

 

Таким образом, наши просидели до настоящего времени, т.е. столько же времени, сколько мы путешествовали по Тиролю и Баварии.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Последний пример белоэмигрантской фалеристической деятельности.

 

Письмо казака В.В.Мухина – В.Г.Науменко от 14 сентября 1951 г. о внешнем виде предполагаемого знака памяти Лиенца.

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Опять возвращаюсь к вопросу моего необдуманного выхода из Ройте. Если бы я не ушел, а остался, то может быть и с Регалиями дело бы обстояло иначе, и мои не мучились бы, да и мне не пришлось бы без толку болтаться!

 

Да если бы я не послушал «доброго совета» Голубинцева и Гетманова и не написал бы письмо Американскому Командованию, то на наши Регалии они бы не обратили внимания».

 

После всего тут описанного Ген. Науменко и Н.Назаренко решили, что последнему необходимо не дожидаясь никаких разрешений, тайком перейти границу Австрии и отправиться в Ройте для связи с нами и другими оставшимися там семействами. Через два дня, т.е. 12-го июня, мы встретились.

 

17-го июня: «Из Ройте приехали какие-то два человека, которые привезли мне письмо от Н. Слава Богу, что мы связались, но дела наши из рук вон!

 

Наши Регалии американцы увезли на второй день после ареста Шелеста и компании, неизвестно куда! Теперь придется искать, где Регалии!

 

Шелест наделал ряд глупостей. Во-первых, Коля устроил, что один немец предлагал сложить Регалии у него, но он не захотел. Не надо было ему представляться, не разобравшись в обстановке, не надо было давать списки. Все кто не представлялся, живут спокойно. Еще он весь архив наш оставил в комнате гостиницы, никому не сказав ни слова – и уже после, Н. нашла на сорной куче, намоченные дождем и разбросанные мои приказы по Войску и прочее.

 

Никак я не мог ожидать, что он окажется таким нераспорядительным и без всякой инициативы!      

 

Конечно, я виноват, что ушел из Ройте. С этого начались наши бедствия. Останься я там, всего этого можно бы было избежать, и Регалии бы были целы, и вся группа не мытарствовала бы по лагерям!

 

18-го июня: «Всю ночь не спал. Время шло томительно долго. Да и не мудрено! Настроение ужасное! Как все могло быть иначе, если бы мы не уходили. Но кто же знал наперед, как лучше сделать!

 

Массу глупостей наделал Шелест. Взяли Регалии у нас, нет следа, кто их взял – и куда их увезли... Задача их найти очень и очень трудная!»

 

Через несколько дней приехал из «плена» Шелест, но положение от этого нисколько не изменилось т.к. от него ничего нового не узнали, кроме того, что он свое безрассудное поведение оправдывал каким-то превратным понятием об исполнении «офицерского долга».

 

20-го июня: «Вчера вечером было у нас совещание Войскового Совета. Мы восстанавливали картину, при которой лишились наших Регалий.

 

По моему предложению решили, что Шелест должен ехать завтра в Ройте и передать мое письмо местному Коменданту с просьбой вернуть нам Регалии:

 

Этим путем мы, может быть, найдем начало, от которого продолжим наши поиски. Шелесту «не едется», но ничего не поделаешь!

 

Гетманов настаивает на том, что я должен обратиться к Американскому Командованию с письмом, в котором должен «выявить» наше казачье положение и наши желания.

 

Он не хочет понять того, что этим «выявлением» мы уже наделали глупостей: «выявив» себя, остальных казаков и Регалии Шелест и попал с казаками в передрягу, а мы лишились Регалий!

 

Вообще наше положение сейчас таково, что не придется удивляться, если нас отправят в Совдепию!».

 

[Павел Стрелянов /К/]

Последний пример белоэмигрантской фалеристической деятельности. 

Письмо В.Г.Науменко – В.В.Мухину от 10 октября 1954 года о нагрудном знаке в память трагедии в Лиенце.

 

[А.В.В.]

Павел, доброго дня! С Вашего позволения: три фото...Причём, крайнее - по всему, всё-таки, военнопленные...прокомментировать можете?

Изменено 6 марта, 2021 пользователем А.В.В.

[Павел Стрелянов /К/]

Павел, доброго дня! С Вашего позволения: три фото...Причём, крайнее - по всему, всё-таки, военнопленные...прокомментировать можете?

Добрый вечер, Александр

Вероятно, это казаки Походного Атамана С.Павлова, затем Казачьего Стана. По времени от декабря 1943 года - периода формирований и далее, весь 1944-й. Потому и оружие такое, и "одеты были весьма разнообразно", по запискам генерала Науменко.

Соответственно, и крайнее фото, все-таки не военнопленные - для формирований Казачьего Стана они "в полном порядке".

[А.В.В.]

 

Павел, доброго дня! С Вашего позволения: три фото...Причём, крайнее - по всему, всё-таки, военнопленные...прокомментировать можете?

Добрый вечер, Александр

Вероятно, это казаки Походного Атамана С.Павлова, затем Казачьего Стана. По времени от декабря 1943 года - периода формирований и далее, весь 1944-й. Потому и оружие такое, и "одеты были весьма разнообразно", по запискам генерала Науменко.

Соответственно, и крайнее фото, все-таки не военнопленные - для формирований Казачьего Стана они "в полном порядке".

 

Павел, cпасибо.  Оружие на снимке сложено ( в кОзлах? ) позади строя...Почему?

[Павел Стрелянов /К/]

 

 

Павел, доброго дня! С Вашего позволения: три фото...Причём, крайнее - по всему, всё-таки, военнопленные...прокомментировать можете?

Добрый вечер, Александр

Вероятно, это казаки Походного Атамана С.Павлова, затем Казачьего Стана. По времени от декабря 1943 года - периода формирований и далее, весь 1944-й. Потому и оружие такое, и "одеты были весьма разнообразно", по запискам генерала Науменко.

Соответственно, и крайнее фото, все-таки не военнопленные - для формирований Казачьего Стана они "в полном порядке".

 

Павел, cпасибо.  Оружие на снимке сложено ( в кОзлах? ) позади строя...Почему?

 

Построение л/с без оружия... Почему бы и нет.

[А.В.В.]

Павел - спасибо!

[Павел Стрелянов /К/]

Поведения Ген. Шелеста мой отец никак не мог объяснить. Он ему оставил письмо, на случай если Регалии будут в опасности, но никак не для того, чтобы самому идти их предъявлять американцам. Помимо всего, он никогда в германской армии не служил и лишь при разрухе, уже в последние дни, попав проездом в место запасных формирований в Цветле, номинально был назначен командиром полка, которым и числился в течение пары дней. Как на него попал пояс СС так же непонятно, как и мундир в котором он прибыл в Ройте.

 

Злого умысла Ген. Науменко не предполагал, но предполагал, что тот руководствовался каким-то глупым тщеславием и желанием «покрасоваться», хотя это и могло всем оставшимся с ним дорого обойтись.

 

Так же непонятно, зачем он в список, переданный им американцам, включил и офицеров Кубанского Штаба, прибывшим в Ройте вместе с моим отцом, т.к. они никогда в немецкой армии не служили, являясь офицерами Кубанского Штаба, выехавшего из Белграда вместе с нами.

 

Н.Г.Назаренко, бывший всегда против сдачи в плен, при приближении американцев ушел за город. Но узнав о поступке Шелеста, остался в мундире, вернулся обратно, и явился Коменданту, чтобы как-то спасать положение, что ему до некоторой степени и удалось.

 

Привожу тут все эти подробности, т.к. действия Ген. Шелеста внесли очень большие осложнения в дело хранения Регалий и положили начало распусканию самых невероятных сплетен и клеветы.       

 

Эти подробности, хотя бы до некоторой степени, могут способствовать разъяснению всего происшедшего – чуть не приведшего к потере Регалий!

 

Через 8 дней после отъезда Ген. Шелеста в Ройте, Ген. Науменко пишет в дневнике, что получил письмо от моей матери из Ройте.

 

28 июня: «Н. пишет, что они не знают здесь ли я или меня куда опять увезли, т.к. писем от меня не получают после возвращения Николая.

 

Дело в том, что Шелест, который выехал отсюда в пятницу 22-го июня, в Ройте не приехал! Куда он делся по дороге – неизвестно! Он имел законный документ, выехал отсюда на немецком автомобиле, оставив своего казака здесь.

 

Он повез от меня письмо Н. и официальное письмо Коменданту Ройте. Что с ним стало по дороге, и куда он делся, я понять не могу. По-видимому, его опять где-то задержали и отправили в какой-нибудь лагерь.

 

Просто беда с этими американцами. Ловят людей, как бездомных собак и сажают по лагерям!»

 

Исчезновение Ген. Шелеста долгое время беспокоило Ген. Науменко, но все поиски были безуспешными. Он стал упрекать себя, что вообще посылал его!

 

Лишь через несколько месяцев выяснилось, что он каким-то образом, очевидно, как-то «выявив себя», умудрился попасть к каким-то чешским партизанам, бывшим с американцами. Они его посадили в лагерь и оттуда отправили в Прагу, где он проживал в эмиграции. В Праге он продолжал жить на свободе, что успокоило моего отца, чуть ли не панихиды служившего по нему.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Генерал Паннвиц с усыновленным казаком Борисом Набоковым 

 

[Павел Стрелянов /К/]

После описанных тревожных событий происшедших с Регалиями, в течение долгого времени, несмотря на все усилия, на след их напасть не удавалось.

 

Самостийники /они же «вольные»/ торжествовали и усилили распространение самых невероятных слухов, как например, совершенно неудобоваримое для нормального рассудка заявление – что Ген. Науменко продал Регалии американцам за 2.500.000 долларов. Находились такие, которые верили!              

 

Через короткое время после приведенных последних записей из дневника, мы наконец получили разрешение вернуться из Ройте в Кемптен.

 

Там прожили в основанном американцами лагере, до осени 1945-го года, когда этот лагерь перевели на новое место, почти у самой австрийской границы городок Фюссен, находящийся всего в нескольких километрах от Ройте в Австрии.                        

 

За это время Ген. Науменко успел установить связь с казаками, разбросанными по территории Германии и Австрии и даже начал издавать на ротаторе журнал для информации и связи между казаками.   

 

Как он записывает в дневниках, на всей этой территории находилось до 15.000 казаков, включая семьи, и он начал хлопотать о переселении желающих, целой группой, в Парагвай, где правительство обещало дать землю для поселения.

 

Он также объезжал отдельные группы казаков и вел большую переписку. Вскоре стали организовываться «станицы» и назначены были представители, для общей связи.

 

Ген. Науменко также завел знакомства с американскими властями и через них старался отыскать Регалии. Обращался он и в бюро, заведующее музеями и вывезенным немцами в Германию имуществом. Этой его работе старались всячески мешать «вольные», как и другие лица находящиеся по разным причинам в оппозиции к нему.

 

В апреле месяце 1946-го года, американцы распорядились перевезти лагерь из Фюссена на новое место около Мюнхена – лагерь Шлехайм. Ген. Науменко решил туда не переезжать, чтобы не уезжать далеко от места оставления Регалий, а поселиться поблизости в лагере Меминген, где существовала уже группа казаков.

 

И вот, после нашего поселения в Меммингене и уже во время переброски Фюссенского лагеря на новое место, вдруг случилась большая неожиданность и Ген. Науменко вызвали по телефону от М-м Фроже, спешно приехать в Фюссен.

 

Появилась надежда – не по делу ли Регалий, т.к. он был в хороших отношенияx с заведующей лагерем француженкой м-м Фроже, знавшей от него о поисках Регалий.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Здание, в котором размещался лагерь казаков. На переднем плане В.Г.Науменко. Германия 

 

[Павел Стрелянов /К/]

15-го июня 1946 г. «В 5 ч. 7 м. утра, вместе с Зарецким и Назаренко, выехал в Фюссен. По приезде туда виделся с М-м Фроже, которая очень занята перевозкой лагеря на новое место.

 

Она сказала, что очень рада, что я приехал и просит меня остаться на несколько дней, т.к. должен приехать Гувернер (Науменко в дневниках пишет и Гувенер, и Гувернер. – П.С.-К.) из Ройте и есть полная вероятность, что мы получим наши Регалии.

 

Потом я встретил Йовича /служащего в канцелярии М-м Фроже – эмигранта, из Франции/. Он подошел ко мне и сказал, что со мной хочет говорить М-м Фроже по вопросу о Регалиях. Я ответил, что уже говорил с ней.

 

Вечером было собрание казаков. Собралось человек 12-15. Здесь мне Гулый подробно доложил о том, как началась история с Регалиями. Он стороной случайно узнал, что Йович видел Грамоту, почему пошел к нему и спросил в чем дело. Тот ответил, что действительно ездил с М-м Фроже в Ройте и там, в монастыре, видел ящики с Регалиями, причем два из них были открыты – один с Грамотой Имп. Николая II, другой с институтским серебром. О Регалиях ему сказала М-м Фроже, а она узнала от французского Гувернера.

 

Гулый сказал Иовичу, что об этом надо доложить мне и что ему надо поехать в Меминген, но Иович от этого отговорился, что может поехать лишь в том случае, если директор даст автомобиль. Естественно, что он его, в такое горячее время дать не мог, что и входило в расчеты Йовича. Между прочим, он советовал Гувенеру отправить Регалии в Париж в музей!».

 

16-го июня: «Весь день провели в ожидании приезда Гувернера. Лагерь постепенно освобождается. Людей становится все меньше и меньше».

 

17-го июня: «Утром видел М-м Фроже, она сказала, что Гувернера в Фюссене не было – куда-то выехал, но сегодня, по всей вероятности, приедет.

Во всяком случае, обещала, что не выедет из Фюссена, пока не разрешится вопрос о передаче нам Регалий. Число людей в лагере все уменьшается, пожалуй, завтра никого не останется...».

 

18-го июня: «Утром виделся с Фроже, говорит, что сегодня Гувернер будет обязательно у нас. И действительно – в 11 ч. 40 м. мне сказали, что меня просит Фроже. Ее я застал стоящей с двумя французскими офицерами у дверей на дворе около нашего блока. Она представила меня Гувернеру. Это оказался майор Граф Пертюи, с капитаном. Представила так же Зарецкого и Николая. Потом она предложила переговорить у нее на квартире.

 

Мы пошли пешком, а Гувернер и Фроже поехали на своих автомобилях, т.к. ввиду близости мы отказались ехать.

 

У Фроже мы с Николаем показали графу опись Регалий, по которой их сдавали в Дрезденский музей, а также мое письмо Англо-Американскому Командованию от 26-го апреля, с просьбой взять Регалии под свое покровительство.

 

Я показал ему свою медаль «Милитер», которой очень удивил Пертюи, т.к. она выдается очень редко /Генералам. Медаль получена от союзной Франции во время гражданской войны/.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Французская Военная медаль

 

 

[Павел Стрелянов /К/]

Посмотрев наши документы Пертюи начал разговор с Фроже, из которого видно было, что мы Регалии получим, т.к. он спросил, может ли Фроже дать, для перевозки их в Мемминген, грузовик.

 

Во время разговора М-м Фроже подмигнула мне с веселым видом «Дело-де идет хорошо!» После 40 мин. разговора, граф уехал, предложив нам завтра быть у него в 9 ч. утра. С Фроже условились, что выедем от нее в 8.30».

 

19-го июня: «День памятный для нас, т.к. мы в этот день получили наши Регалии!

 

Рано утром мы с Назаренко и Фроже выехали из Фюссена в Ройте. Зарецкого Фроже взять не согласилась, ссылаясь на то, что много людей перевозить через границу нельзя, чтобы не возбудить подозрения и не осложнить дело.

 

Через 1/4 ч. мы были на границе, отстоящей от Фюссена в 4-ех километрах. Американская застава со шлагбаумом. Мы с Фроже остались в автомобиле, а с офицером заставы пошел говорить, сопровождавший нас на легковом автомобиле, офицер УНРА /УНРА – Организация Объединенных Наций/.  После задержки, примерно, в 5 мин., мы поехали дальше.

 

Проехав с 1/2 км., остановились опять у шлагбаума – это была французская застава, где нас пропустили без задержки. Но проехав, примерно, еще с километр, мы были остановлены французским патрулем и задержались здесь минут на 15. Они долго рассматривали наши документы и, наконец, нас пропустили, записав наши фамилии.

 

В Ройте приехали примерно в 9 часов. Фроже пошла в Управление Гувернера и через 10 мин. вышла с ним и мы пошли во Францисканский монастырь, находившийся против Управления, где хранились наши Регалии.

 

Нам, на американской заставе, было дано 2 часа времени. Надо было спешить!

 

Автомобиль подкатил задом к воротам монастыря, и мы вошли внутрь.

 

На втором этаже, после шествия по довольно длинным коридорам, мы остановились у дверей запертой комнаты. На дверях была укреплена икона Иисуса Христа.

 

Через короткое время пришел какой-то аббат, который большим ключом открыл двери комнаты и мы увидели ящики с нашими Регалиями!

 

Два из них были раскрыты и кругом разбросана бумага. Общий вид разорения.

 

Один ящик с Грамотой Императора Николая II-го, другой с институтским серебром.

 

[Павел Стрелянов /К/]

Грамота Императора Николая Второго в серебряной обложке

 

[Павел Стрелянов /К/]

Грамота была в порядке. Мешок, в котором было сложено серебро, находился в ящике завязанным и печать цела, но видно было, что завязку снимали. Легко сняли ее и мы – но видно было, что в мешке никто не рылся. Ввиду того, что времени было мало, решили ящики не проверять, тем более что все они были налицо и на остальных 8-ми не было видно никаких следов вскрытия.

 

Гувернер позвал нескольких рабочих, которые забили раскрытые ящики и быстро вынесли их на автомобиль. Энергично помогал выносить ящики, привезший нас офицер нашей Фюссенской УНРА г-н Роже.

 

Во избежание задержки на обратном пути, граф Пертюи проводить нас до границы. Он очень был недоволен, что нас задержал французский патруль.

 

До границы Фроже ехала с ним, потом пересела к нам и в 10 ч. 30 минут мы проехали обе заставы. Теперь все благополучно и дело надо считать сделанным!

 

М-м Фроже сильно волновавшаяся по дороге в Ройте и говорившая, что все будет хорошо, теперь переволновалась еще больше. Она схватила меня за руку, прижалась, и так сидела до Фюссена, повторяя «Слава Богу, все хорошо!».

 

Видно она переволновалась больше чем мы. Славная она и очень нам помогла! Она дочь французского Генерала, сторонника Петена.

 

По дороге она сказала, что этот случай надо отметить, что у нее есть немного коньяку и нам надо выпить». Но когда мы приехали к зданию УНРА, то Роже сказал, что ему надо спешить, поэтому она извинилась и мы поехали дальше.

 

Всю эту операцию мы проделали меньше чем в 2 часа, данные нам американцами на заставе. Через два часа мы уже были в Фюссене. От Фюссена до Хемингена мы ехали без всяких приключений. Доехали за 2 ч., т.е. были здесь около двух часов дня.

 

Решили сложить ящики в комнате Коли, на чердаке около церкви и поехали прямо туда. Мы выгрузили ящики сами с Колей, Зарецким и сложили их на крыльце, а после обеда наши кубанцы помогли нам отнести их в комнату, – в которой они находятся и сейчас.

 

Я до сих пор не отметил, как напали мы на след Регалий. Насколько я сумел уяснить, американцы, поместив Регалии в монастыре и уходя из Ройте, французам о них не сказали. Так они и были забыты!

 

Знал о них настоятель монастыря, который поставил в известность капитана, который имеет какое-то отношение к хозяйству.

 

Тот, видя, что эти вещи русские решил, что это награблено немцами в России и подлежит возвращению советчикам. Об этом узнал граф, который случайно сказал М-м Фроже – а она знала, что мы ищем свои Регалии, о чем и сказала ему. Граф же, не особенно симпатизирует большевикам и решил отдать их нам. Познакомившись с нашими документами, он это и сделал!

 

Ну, слава Богу! Как гора с плеч свалилась, когда получили и привезли Регалии!

 

Все это время, пока их не было у нас, я мучился невероятно. Наши предки и отцы их заслужили, а я не смог их уберечь! Слава Богу!».